Это сообщение, должно быть, мало понравилось Ольге Николаевне, и она довольно резко заметила своей девушке:
— Удивительная наблюдательность в тебе вдруг проявилась! То пред глазами своими ничего не разберешь и путаешь, то внезапно разобрала, весел ли и счастлив Назар Назарович. К тому же для меня это совершенно безразлично; я только посылала тебя узнать, не случилось ли, чего доброго, и с ним какой-нибудь беды. Ступай!
Оставшись в одиночестве, она подумала: «Странно! Если бы Мустафетов учинил какое-нибудь темное вексельное дело, то ведь его арестовали бы. Вероятно, Тотошу так же, как меня, вызывали свидетелем, а там, может быть, с ним приключилось что-нибудь совсем неожиданное. А если?.. Но, Боже мой, даже страшно подумать! И притом что такое мог бы учинить Тото? Не из таких он. Впрочем, откуда у него все это время были деньги? Я даже спрашивала его раз, когда он при мне в течение трех дней вторую сотенную менял. Он говорил, что у него скоро еще больше будет, что такой благодетель старичок нашелся. Но неужели он пустился в какую-нибудь компрометирующую аферу? Вот меня в свидетели тащат… Как это ужасно! А хуже всего — это теряться в предположениях и догадках».
Конечно, никто до следующего дня не мог дать ей ответ на все мучительные вопросы. Она провела беспокойную ночь и на другой день, уже в половине десятого, входила в здание окружного суда, значительно опередив назначенное по вызову время. Целою вечностью показались ей эти полтора часа. На какие жертвы не была она готова, лишь бы поскорее узнать, в чем дело. Но, когда наконец ей пришлось предстать перед следователем, она все-таки постаралась казаться спокойною.
После формальностей начался допрос:
— Вы знаете губернского секретаря Анатолия Сергеевича Лагорина? — спросил молодой юрист.
— Да, знаю, он бывает у нас.
— В качестве кого бывает или, вернее, бывал у вас в доме Лагорин: в качестве ли жениха или просто хорошего знакомого?
— Он просил моей руки, но знал, что я за него не могу выйти и никогда не выйду замуж, и продолжал ездить к нам просто как хороший знакомый.
— Почему вы сказали, что не могли выйти за него замуж и никогда не вышли бы?
— Он для меня не партия.
— А разве его материальное положение вам хорошо известно?
— Да, он от меня ничего не скрывал.
— Ах, вот как! Так не потрудитесь ли вы мне точнее определись, в чем выражалось материальное положение господина Лагорина?
— Я знаю, что из дома ему высылали, должно быть, очень немного, — сказала Молотова, — он всегда нуждался в пустяках, а расход в двадцать-двадцать пять рублей считался по его средствам крупным. Если иногда я просила его о маленькой услуге, он не скрывал, что сегодня у него денег нет, а завтра постарается достать и непременно купит то, чего я просила.