— Агафьи Степановны.
— Почему же его крапивником называют?
— Как почему? Известно почему — ведь он незаконный…
— Это я знаю, но почему крапивником-то зовут?..
— Да ведь их всегда уж так называют.
— Почему же?
Фельдшер засмеялся и принялся намекать что-то насчет огородов, крапивы и т. п., а вслед за тем снова принялся бранить мальчишек.
— Этакие подлецы! — говорил он. — Прохода не дают. Каждый раз вот так-то, а мальчик-то нервный, мечтательный…
— Как мечтательный?
— Так, мечтательный, словно сумасшедший. Уткнется смотреть на вас… уж он смотрит-смотрит… вы ушли давно, а он все на это место смотрит. От матери не отходит; муж бить начнет ее, а он уцепится за ее платье да свою спину и подставляет… А то вдруг плакать примется… Мать спросит: «О чем ты плачешь, Ванятка?» — «Так, ничего, говорит, сердце что-то защемило!»
— А разве Агафья Степановна нездорова? — спросил я.
— Вот это отлично! — вскрикнул фельдшер. — Умрет скоро, а вы про здоровье спрашиваете!..
— Что вы говорите!.. Первый раз слышу.
— Это верно-с. Чахотка — другое легкое гниет, а при таком положении долго не наживешь. Сами знаете, какое житьишко-то было… нынче побои, завтра попреки… Однако вот что-с, — добавил он скороговоркой: — времени-то терять нечего, давайте-ка ехать… До лясу-то мы на ваших лошадях поедем, а там пехтурой пойдем.
— Ну что же, поедемте.
— Часам к двенадцати мы подойдем к пчельнику Ивана Парфеныча, закусим там, отдохнем, а когда жар схлынет, опять на озера зальемся.
— А Иван-то Парфеныч все еще жив?
— Что ему, дураку, делается!
И, отворив дверь в сени, он принялся кричать:
— Валетка! фить, иси… Валетка, сюда, скорей!..
В комнату с визгом влетела собака, прыгнула на грудь фельдшера, прыгнула на грудь ко мне, сделала круга два по комнате, страшно топая ногами, и потом вдруг, брякнувшись среди комнаты на бок, принялась хлопать хвостом.
— У, пес, у, подлец, — говорил фельдшер, лаская собаку. — Ах, умница! Ах, красавица!.. Ну, ну, целуй, целуй… — И, подставив лицо, дал собаке лизнуть себя в щеку. — Ох ты, моя вежливая!.. Однако пора, пора!..
Мы сели на дроги, посадили с собой Валетку и поехали.
В конце улицы — почти уже «а выезде — мальчишки опять кричали: «Крапивник! крапивник!»
Мы взглянули вперед и опять увидали Ванятку. Подобрав одной ручонкой свою кацавейку, а в другой бережно держа пузырек с лекарством, он что было мочи улепетывал по улице, преследуемый несколькими крестьянскими мальчишками. Он был бледен как полотно; испуганные глаза бегали во все стороны; он, видимо, задыхался и потому, как только добежал до небольшого домика, крытого железом, и как только взобрался на крылечко этого домика, так в ту же секунду бросился на ступеньку и, схватив себя рукой за грудь, принялся ускоренно дышать. Завидев нас, мальчишки рассеялись, и все успокоилось. Но спокойствие это продолжалось недолго. Не успели мы поровняться с домиком, крытым железом, на крылечко вышел мужчина в парусинном грязнем костюме и, подойдя к сидевшему на ступеньке Ванятке, принялся теребить его за ухо.