Весна сменила зиму. Сбежал в реки снег с берегов. Сама Волга посинела, надулась. Еще несколько теплых солнечных деньков, и лед треснул, взломался, и понесла его Волга на своем хребте книзу, к морю синему, Хвалынскому.
Потянулись по реке шнявы, расшивы, струги, оживилась река. Загалдели гости торговые, со всех концов понаехали они в Тверь, навезли разных товаров. Закипел торг.
Посадские люди в Твери посмелее и поспокойнее держали себя благодаря прошлогодней поездке князя в Орду: татары не тронут теперь тверитян и горожане могут мирно заниматься своими делами.
Весело и на сердце князя. Поручив управление делами Матуре, Ярослав выгуливался после болезни на охоте. Он целые дни проводил в лесу, чаще всего по Тверце за слободкой ловчего пути, в тех самых местах, где его чуть не изломал медведь. Ездил он и в село Лисицы. Спутником его чаще всего был молодой княжич Святослав, очень пристрастившийся к ловчей потехе. Михаил редко когда сопровождал отца, и Григорий-отрок, отзываясь усталостью, редко ездил с князем на охоту. У него явилась другая забота. Пользуясь разрешением Ярослава, он частенько наезжал в село Едимоново. Не видя неделю-другую Ок-синью, он начинал скучать, и как только вырвется из Твери, рад и коня загнать, чтоб поскорее попасть в Едимоново.
Никому из своих товарищей, ни даже самому князю не открывал Григорий своей привязанности. Девушка нравилась ему все больше и больше. Ее разумные речи, ее красота поражали юношу, никогда не задумывался он так, как теперь. Ему все стало немило: и веселье на княжем дворе, и ловчая потеха, он только и думал о своей Оксинье. Ярослав не раз подмечал, что с его любимцем что-то будто неладное творится, и нередко его об этом спрашивал. Но Григорий уходил от прямого ответа шуткою либо отговоркою какою. Решил наконец княжий отрок открыться во всем Оксинье, а там честным пирком да и за свадебку. Весело скакал Григорий в Едимоново, он решил во что бы то ни стало сегодня добиться ответа: согласна ли девушка пойти за него. Он не заметил, как промелькнула дорога от последней остановки, где кормил коня.
Подскакав к знакомому дому, он торопливо привязал коня к воротам и вбежал на крыльцо. В избе не было ни души. Он снова вышел на улицу. Проходившая мимо старуха окликнула его:
— Али Афанасия ищешь? В церкви он, паренек.
— А пономариха где?
— Да они вместе с дочкой на огороды ушли, ишь времечко-то какое Господь даровал, тепло.
Григорий вздохнул свободнее. Он уже подумал было, что стряслось какое-нибудь несчастье. Тут он еще яснее понял, как дорога была ему пономарская дочь. Григорию шел двадцать первый год. Статный юноша с темно-русыми кудрями, с тонкими чертами лица выглядел красавцем. Мягкий, задумчивый взгляд его темно-карих очей невольно привлекал к себе каждого. Не особенно громкий голос юноши, его скромность, необычная близким любимцам князя, его всегдашняя ко всем доброта дополняли очарование. Григория мало влекла ратная удаль, ловецкая охота, ему нравился тихий семейный угол, мирный труд. Княжий отрок хорошо по тому времени знал грамоту, умел читать и даже писать.