Удивились этому приглашению и Фреденборги, но и обрадовались в то же время. Барон Ипполит с каждым часом все больше и больше влюблялся в Марту, а теперь, когда по всем признакам можно было рассчитывать, что его предложение будет принято, он дал волю своему чувству и смотрел на молодую Воротынцеву такими влюбленными глазами, что все это замечали.
День был теплый, солнечный. За десертом кто-то заговорил про народное гулянье на Дворцовой набережной; Александр Васильевич приказал заложить открытые коляски и предложил гостям своим прокатиться. Все, даже и те, которые предпочитали бы отправиться домой и лечь спать, поспешили принять предложение с благодарностью.
Так же поступила и Марта, а между тем с каким удовольствием осталась бы она дома! Она предвидела, что барон и во время катанья будет сидеть против нее и надоедать ей своими вздохами, страстными взглядами, нежными намеками. Все это начинало ей уже не на шутку надоедать.
Теперь только заметила она то, что за обедом и раньше всем окружающим бросалось в глаза, а именно, что барон с какой-то особенной самонадеянностью позволяет себе ухаживать за нею.
Это открытие и оскорбило, и рассердило Марту. Как он смеет? Какое он имеет право? Неужели он воображает, что она может сделаться его женой? Такой пошлый дурак… Но если отец захочет? Нет, нет, не может этого быть!
Молодой девушке становилось так жутко при этой мысли, что она поспешила отогнать ее от себя и, чтобы скрыть тоскливое смущение, овладевавшее ею, впала в крайность — напустила на себя притворную веселость и стала беспощадно поднимать на смех своего обожателя, осыпала его колкостями, придиралась к каждому его слову, чтобы выставить его тупоумие.
Барон оробел и после каждой колкости Марты растерянно оглядывался на свою мать.
«Видите, как она со мною обращается, а вы мне разрешили надеяться», — говорил этот взгляд.
Это происходило в карточной угловой комнате, с дверью на балкон, где обыкновенно подавали кофе после обеда.
Марья Леонтьевна сидела на своем диване в глубине комнаты как на иголках. Слышать то, что говорила Марта своему претенденту, она не могла; молодые люди стояли у двери, растворенной на балкон, И шум проезжавших мимо экипажей заглушал их голоса, но она не могла не видеть смущения барона, отчаянных взглядов, бросаемых им на мать, и негодующего волнения этой последней. А когда она оборачивалась к мужу, стоявшему в группе мужчин в другом конце комнаты, ей казалось, что он сердито смотрит на дочь, и это усиливало ее волнение.
Несколько раз пыталась она знаками дать понять Марте, чтобы она была осторожнее, но это ни к чему не вело. Точно какой-то бес дерзости и язвительности овладел девушкой. Она продолжала мучить свою жертву и, надо ей отдать справедливость, делала это так остроумно и с такою находчивостью, что присутствующие при этой травле не в силах были сдерживать смех.