В надежде повидать сына, — может, урвется на минуту, когда узнает, что мать здесь, — Мавра не спешила уходить в свой чулан рядом с холостяцкой столовой. Постояв еще минут десять у притолоки, она не в силах была дольше переносить боль в ногах и опустилась на низенькую скамеечку, стоявшую тут же у двери. Всю ночь до рассвета моталась она на кухне, да и днем ни на минуту не удалось ей присесть. Не успеет одних накормить, как уже другие валят. Весь день топилась печка и посуда со стола не убиралась. Надо бы теперь спать завалиться, да нешто заснешь с той тоской, что сердце ее гложет?
За печкой Хонька возилась и сопела. Плачет как будто, носом фыркает.
Так прошло еще с полчаса. Опершись спиной о стену и поджав под себя ноги, Мавра стала было подремывать под глухой шум голосов и музыки, долетавший сюда снизу, как вдруг по соседней комнате раздались торопливые шаги и вбежала молоденькая, тоненькая девушка, шурша туго накрахмаленным розовым ситцевым платьем. Мавра не вдруг узнала Лизаветку, возлюбленную ее сына, та же была в таком волнении, что и вовсе ее не приметила. С сдавленным возгласом: «Хонька, ты тут?» — промчалась она мимо нее без оглядки прямо к печке и стала теребить девчонку.
— Сознайся, леший, сознайся! Ты подложила письмо! Не отпирайся… я знаю… не отпирайся, — повторяла она, задыхаясь от волнения.
При слове «письмо» Мавра как ужаленная вскочила с пола и, кинувшись с радостным воплем за печку, залепетала:
— Родимые, это она! Голубчики мои белые, она самая! Мать царица небесная! Николай Угодник! Она! Она!
— Она, теинька, она, — подхватила Лизаветка, и обе вместе накинулись на Хоньку, повторяя в один голос: — Сознайся, паскуда! Что молчишь, окаянная?
Но Хонька губ не разжимала.
Ее вытащили на середину комнаты, тормошили, дергали во все стороны, кричали над нею, вопили, а она только хмурилась, мотала отрицательно всклокоченной головой и отпихивала локтями то одну, то другую из своих мучительниц.
— Да что же это такое? — вскричала наконец, в отчаянии всплескивая руками, Лизаветка. — Ведь знаю, что это она!
— Да кто тебе сказал? — догадалась спросить Мавра.
— Да уж знаю, — повторила девушка.
— Кто? — настаивала Мавра, бросая Хоньку и цепляясь пальцами за руку Лизаветки.
— Да уж знаю… Пусти, теинька, чего меня держишь! — ответила она упавшим голосом и, вырвавшись из рук Мавры, отскочила в противоположный угол комнаты.
Но Мавра побежала за нею и, крепко ухватив ее за юбку, продолжала свой допрос.
— Не пущу, скажи, кто тебе сказал, что Хонька положила письмо, скажи, — шипела она над ней глухим шепотом.