— У нас известно, что супруг ваш при господине Воротынцеве доверенным камердинером состоит, а на господина Воротынцева был донос, и следствие производится. Надо так полагать, что и вас с супругом по этому делу будут допрашивать, — объяснял квартальный, сидя в зальце за столом, уставленным водками и закусками.
— Пусть допрашивают, за нашим барином иных поступков, кроме самых что ни на есть благородных, ничего не откроется. Его государь император лично знает, он во дворец вхож, богатством да знатностью с кем угодно потягаться может, — надменно возразила Маланья.
— Очень может быть-с. Я вас только, значит, предупредить желал, по знакомству, значит. Уважение вам желал оказать, а что до прочего, то, как считаете для себя пользительнее, так и поступайте, — сдержанно возразил квартальный, принимаясь за горячий пирог с сигом.
Маланья подумала, что фордыбачиться ей перед ним не след, и, переменив тон, поблагодарила за участие.
— Скажу вам, Семен Николаевич, что и с нашей стороны, чем только в силах, всегда будем за честь считать вам всякое удовольствие предоставить. Вот у нас, в Царском, ягоды в садике поспели, малины да черной смородины такая прорва — девать некуда; если супруга ваша не побрезгует, я прикажу им варенья наварить.
Прояснилось лицо и у квартального при этих словах.
— Премного обяжете-с. Супруга моя хотела даже просить вас об этом.
— Сколько пожелаете, столько и наварим. На меду ли с патокой, на сахаре ли, нам все это можно.
— Благодарим покорно. Если еще что узнаю, той же минутой почту за удовольствие по-приятельски сообщить.
После этого разговора Маланья места себе весь день не могла найти, ходила из утла в угол как потерянная, беспрестанно подходя то к одному окну, то к другому, чтобы посмотреть, не видать ли ее мужа. Но он не шел. Наступил вечер, на соседней каланче пробило девять, а его все не было.
Ждать дольше Маланья была не в силах и решила сама пойти к нему. Очень может быть, что ему нельзя отлучиться из дома: может быть, барину занедужилось или другое что случилось. Надо самой к нему отправляться, вызвать его хоть в сени, что ли, и рассказать о случившемся. Пусть барину доложит. Ей надо знать, как отвечать на допросе. Если у нее с Александром Васильевичем вразбивку пойдет — беда!
С минуты на минуту тревога Маланьи усиливалась. Опасность казалась совсем близкой. За нею могут прислать из полиции завтра и даже сегодня ночью. Разумеется, она себя знает: хоть жилы из нее тяни, ни слова лишнего не проронит, но надо, чтобы и Александр Васильевич это знал.
Она надела на голову большой темный платок, подколола его под подбородок булавкой и вышла на улицу.