Но это не дозволено.
— Но я все-таки хотел бы найти автора, этого В.К. Меддлинг.
— В.К. Медоуз, — тихо поправила она.
— Я хотел бы найти этого злобного бумагомараку и повесить за…
Элиза холодно подняла бровь, напоминая, что хоть она и не леди, но все-таки рассчитывает на определенную деликатность.
— Повесить и не спеша разрезать на кусочки, — закончил Уиклифф. — Думаю, подошло бы мачете, которое я выиграл в соревновании по борьбе в Занзибаре.
Элиза слегка улыбнулась.
— Но, как я уже сказал, это не самая важная моя проблема, хотя газета определенно все осложнила. — Он откупорил бутылку, которую она принесла. — А почему только один бокал? — спросил он, налил вино и протянул ей.
— Я горничная, ваша светлость, и не могла предположить, что буду делить с вами вино, — сказала Элиза, однако взяла предложенный бокал. Не каждый день герцоги пьют и беседуют с горничными наедине на крыше, когда садится солнце и поднимается луна. Как она могла отказаться?
— Я бы хотел разделить с вами еще кое-что. Вашу постель, — мягко сказал он, и жар опалил ее щеки.
Но одно дело — чувствовать его желание, и совсем другое — услышать о нем. Беда в том, что и она испытывала то же самое. Неистовое, необузданное, это желание терзало ее ночью, отвлекало днем. Она хотела его в своей постели так же страстно, как хотела собственную колонку в «Лондон уикли».
Но этого никогда не будет. Никогда.
— Моя постель — это маленькая узкая койка на чердаке, — прикинулась скромницей Элиза.
— Хорошо, тогда мы разделим мою. Кровать — это единственное, по чему я скучал за границей. В определенном возрасте сон на голой земле теряет свою привлекательность, хочется большой пуховой перины.
Герцог отпил из бутылки и переплел свои пальцы с пальцами Элизы. Она думала о его упругом, мускулистом татуированном теле рядом с ней в его огромной мягкой постели, и в местах, которые раньше совершенно не чувствовала, возникли незнакомые ощущения.
— Леди Шакли… — начал он. И остановился. — Нет, я больше не хочу об этом думать.
Элиза повернулась к нему, теперь ее лицо было всего в нескольких дюймах от его.
— Тогда не думайте об этом, Уиклифф.
А потом его губы нашли ее рот.
«Нам не следует», — думала она. Но эти мысли растворились в ощущениях, которые давал ей Уиклифф.
Его ладонь легла на ее затылок, пальцы зарылись в ее волосы, Элиза смутно сознавала, что они рассыпались по плечам.
«Я хочу». Это говорило ее сердце, каждый ее нерв. Каждый дюйм плоти жаждал его прикосновения. Элиза отдалась поцелую без борьбы. Ее рот отвечал на его любовную игру. Она целовала его, потому что хотела этого, потому что не могла сопротивляться, потому что влюбилась в него, потому что…