Целая вечность прошла с тех пор, как он был с такой женщиной, как она, — женщиной с проникновенным взглядом и озорными поцелуями. У него было такое чувство, будто его долго держали под водой и нужно глотнуть воздуха, иначе он умрет. Без Элизы — смерть.
Время шло. Наступила ночь. Он не сознавал, что произошло, но это было так: он лежит навзничь на крыше, глядя на лежащую на нем Элизу, луну и бледные звезды.
Его мужское естество пульсировало от желания. И Элиза, эта искусительница, медленно двигалась над ним. Он застонал.
— Кажется, я что-то говорил о мягкой постели… — Теперь Уиклифф явственно видел: он, Элиза, мягкий, уютный пуховик…
— Моя постель ближе, — озорно пробормотала она. И тут же отпрянула. — Господи, какая дерзость с моей стороны.
Темные волосы рассыпались у нее по плечам. Губы опухли от его поцелуев. Вот как должен выглядеть женский рот, подумал он, а не как накрашенные губы Алтеи. Эта мысль вернула его к реальности.
— Элиза, думаю, вы уже заметили, что я не образец благопристойности, — со слабой улыбкой произнес он.
— Я слышала сплетни на этот счет, — дерзко ответила она.
— Но я должен жениться на леди Шакли.
Глава 28. Почему герцог должен жениться на гарпии ада
По-прежнему на крыше
Вот оно, он сказал это. И в самый неподходящий момент. В последний возможный миг, прежде чем кровь Буйных Уиклиффов взяла в нем верх и он едва не овладел горничной на крыше. Теперь он вслух высказал то, что терзало его днем и ночью. Если раньше он с неохотой принял на себя ответственность, сопутствующую титулу, то теперь познал, что такое настоящее нежелание, даже отвращение к предстоящему исполнению своего долга. Ибо теперь не долг герцога взывал к нему, а долг мужчины.
Может быть, он и ходячий скандал, но он порядочный человек и знает, что в жизни правильно и что неправильно.
Моряки часто рассказывали про волны в сотню футов высотой, которые поглощают корабль целиком. Таким кораблем он почувствовал себя, когда леди Алтея поведала новости, которые никак не должны попасть в газеты.
— Из-за денег? — спросила Элиза.
— Дело не в деньгах, хотя они будут значительным утешением, — признался он. — Только утешением.
— Ох, — выдохнула она.
— Я называл Алтею гарпией ада и сотней других ужасных прозвищ. Это все правда, — сказал Уиклифф, напоминая об утреннем разговоре за завтраком, к которому, как он знал, Элиза очень живо прислушивалась. — Но никто не может говорить так о матери своего ребенка.
Если Элиза что-то и почувствовала, то не подала виду. Если не считать дрожащих рук, когда она отпила глоток вина. Уиклифф заметил эту слабую дрожь и почувствовал какое-то удовлетворение — значит, он не единственный, кого сразила эта новость. И в этом ему хотелось видеть признак того, что Элиза неравнодушна к нему… хотя что, черт побери, он будет делать с ее симпатией, он не знал.