Весьма удивило меня странное прямо-таки отношение к философии и искусству, которым, как и религии, отведена роль, похожая на роль служанки, усаживающейся за господский стол, пока господа ушли в гости, а как те домой — так её место за дверью. По схеме автора место философии, искусства и религии — только там, где ещё не заняла место Наука, а уж коли Наука тут, так пусть потеснятся на незанятые ею территории. Вроде резерваций для индейцев. Как странно! Если альтруизм вида велит охранять стариков — кладезь информации, то людей этичных, думающих тоже ведь надо уважать и отводить им подобающее место — пусть не высшее, но хотя бы равное с теми, кто занят Наукой. Физик-теоретик, занимающийся изучением какой-то отвлеченной области, ничем не хуже (и не лучше) того физика экспериментатора, который будет сутками биться в поисках течи в приборе, в которую удирают электроны. Так как же можно отводить Канту место на задворках? Или Швейцеру? Я, видимо, чего-то не понимаю в такой схеме из-за отсутствия серьёзного научного багажа.
Автора письма волнует проблема бессмертия души и он считает, что религия в этом вопросе подсовывает красивую, но фальшивую монету ищущему человеку. Кто был экспертом? Кто мог проверить с достоверностью фальшивость этой купюры? Принцип «мы там не были, а кто был — не вернулся»?
Я думаю, каждый человек в жизни встречал людей, или сам относится к таким людям, у которых есть какое-то особое отношение, особое «чувство» какой-то определенной исторической эпохи. Для меня это конец XIX века, для моего одного знакомого биолога — это древний Египет. Очень хорошо об этом чувстве прошлого времени сказано в изящном рассказе Бунина «Несрочная весна», когда герой смотрит на старинные портреты и чётко понимает, что они для него бесконечно более реальны, чем вся реальность, сегодня его окружающая. Я понимаю это как ощущение тех людей, тех душ, которые живы и которые где-то тут. Для человека, привыкшего мыслить чёткими категориями, это моё «где-то тут» звучит, конечно, смешно, но я пока не знаю иного термина для этого ощущения бесконечной реальности ушедших.
Что же касается презираемой автором письма христианской покорности и цитаты из послания к Колоссянам, гл. 3, ст. 22, то мне кажется, что сам же автор и есть иллюстрация к этому изречению. Принимая свою судьбу, говоря, что не хотел бы от неё отказаться, он тем самым и говорит: «Как бы ни был ты жесток, государь великий Новгород, но и несправедливость твоя мне на пользу, и за неё спасибо; всё, что вышло из рук твоих, мне на благо, всё принимаю с радостью, благодарностью и покорностью».