Я подошла к клетке. Люк поцеловал меня в щеку, в лоб, в губы. Затем прошептал:
— Спасибо за то, что ты придала моей жизни смысл.
Элеонор подошла к нам, величественная в своей окровавленной короне, и протянула мне кинжал из белой кости.
— В самом деле, это была чудесная игра.
Я не сразу поняла, что она дает мне кинжал, чтобы я им открыла клетку.
Не раздумывая, я ударила лезвием по крышке клетки. Прутья поддались. Голубь испуганно затрепыхался на дне. Я видела через тонкую кожу, как колотится его сердце.
— Шшш, — прошептала я. Я потянулась к нему, прижав крылья к его бокам. Он почти ничего не весил; казалось, сожми руки слишком крепко, и он исчезнет. Я посмотрела на Люка, не сводившего с меня глаз.
В моих руках голубь затрепетал. Я поднесла птицу к его груди. Я представила себе молодого, живого, смеющегося Люка, и ту жизнь, которую мы могли прожить вместе. Я хотела сказать что-то вроде «прощай», но в ожидании конца мы все друг другу уже сказали. Я позволила душе вернуться в его тело.
Люк начал ловить ртом воздух, потом заморгал… Он был жив. Он был настолько жив, его глаза так сияли, лицо так светилось, что я поняла: я ничего о нем не знала. Он превратился в странное, юное, дикое создание. Он улыбнулся и крепко меня поцеловал.
Уна подошла и коснулась его плеча.
— Теперь ты один из нас. Ты связан музыкой. Ты принадлежишь музыке. Музыка — твоя жизнь.
Люк посмотрел на меня.
— Я останусь с тобой, пока не кончится ночь, пока играет музыка. Возьми свою арфу, красавица.