Толпа безмолвно замерла: вызов прозвучал.
— Пусть нас рассудит Сарнэ-Туром, — сквозь зубы процедил Уенчак.
— Завтра на закате, — ответил Ислуин.
— Услышано и принято! — за скандалом никто не заметил, как из ворот выехал Великий хан с отрядом нукеров. — И пусть вас рассудит Судия равных. А до тех пор оба ждите за пределами города. В Искер войдёт лишь тот, чьё слово признает Отец ветров.
Уенчака от слов Великого хана перекосило, он судорожно сжал повод коня — но перечить не посмел. Если бы вызов бросили в его лагере… но сейчас нукеров много больше, в открытом столкновении не поможет даже сила "чёрных". К тому же на стороне правителя наверняка вмешаются жители города, в толпе немало вооружённых мужчин и женщин. Придётся подчиниться… ненадолго. Скоро Мудрейший припомнит гордецу, осмелившемуся указывать Великому шаману, все обиды. А пока Уенчак хлестнул коня и вместе со свитой помчался к своим шатрам.
Место суда Великий хан назначил своей волей — и счёт Уенчака к правителю увеличился ещё на одно оскорбление: к Сарнэ-Турому они должны были взывать не рядом с городскими стенами и не около стоянки шамана, а далеко в степи. К тому же выскочка время выбрал вечернее, потому зрителей очередной победы Уенчака собралось куда меньше, чем он рассчитывал. Да и что за зрители — мужчины, женщин почти нет. Только заслужившие право носить оружие. Значит, обсуждать сегодняшний поединок будут куда меньше, чем нужно, воину попусту молоть языком не пристало — и придётся тратиться на нужные слухи и наёмных болтунов. Но всё это будет потом, а пока стоит насладиться сегодняшним днём — сила чужака была очень чистой, ему давно такой не попадалось. И выпить её будет приятно вдвойне.
Готовили площадку довольно долго: нужно было убрать траву внутри ровного круга диаметром десять метров, утрамбовать землю. Потому, когда в центре загорелся костёр, запад уже алел вовсю. Но вот последний из помощников покинул место суда, спорщики встали по разные стороны огня. На землю вступали голыми ногами, в одних штанах и рубахах — ищущие справедливости должны быть открыты взору богов. Не то, что зрители. Расположившиеся за Уенчаком — его воины и те, кто поддерживал шамана открыто, и за спиной Ислуина — ханские нукеры и простые обитатели Искера. Им положено являться перед Отцом степного народа и перед братом его, Отцом воинов, во всей красе. Потому и сверкали оба отряда кольчугами и стальными бляхами кожаных доспехов, щитами, шлемами и ножнами сабель.
Едва спорщики встали друг перед другом, разделённые лишь огнём — символом границы между живыми и мёртвыми, среди зрителей валом прокатился шёпот и гул сотен голосов, но тут же смолк. Соперники затянули каждый свою песнь, отбивая ритм ударами в бубен. Мелодия то лилась ровно и медленно, то быстро взлетала и падала от фальцета до низких горловых звуков. Жаркий огонь костра постепенно угасал, один за другим выбрасывая клубы дыма. В какое-то мгновение площадку окутала густая пелена. Когда она чуть рассеялась, взорам зрителей открылись две сидящие на земле неподвижные фигуры: души покинули тела и поднялись к Сарнэ-Турому.