К сожалению, наша жизнь пишется без черновиков. Ее нельзя редактировать, вычеркивая отдельные строки. Через год после нашего бракосочетания Катерина подала на развод. Устала видеть меня узником чужих правил… Жалею ли я, что наши пути разошлись? Да, безумно. Это были лучшие дни моей жизни.
В зале суда всегда спрашивают: «Признаете ли вы свою вину? Раскаиваетесь ли?» — и чтобы получить меньший срок, надо со всем соглашаться. Но разве это раскаяние?! Только отсидев четыре года и довольно перебрав свою жизнь, я понял, за что мне все: и тюрьма, и муки отношений с Катей. «Как пущенный бумеранг всегда возвращается на прежнее место, — говорил мне когда-то следователь Макаревич, — так и совершение преступления предопределяет неизбежность кары. Главная причина всех преступлений мира, и киберпреступлений особенно, — в иллюзорной надежде на безнаказанность. Ты можешь воровать год, два, пять — и ни разу не попасться, но потом непременно сядешь. Потому что приговор необязательно выносится судебными инстанциями, — при этом он многозначительно посмотрел вверх, — законам жизни присуща тайная потребность в равновесии…» Не знаю, в кого или во что верит Макаревич, но он оказался прав. Я и сам недавно дорос до схожей мысли. Никакая кара в этой земной жизни не приходит к нам незаслуженно. Причем она может прийти вовсе не за то, в чем мы на самом деле виноваты. Но если перебрать жизнь, вдуматься глубоко — мы всегда отыщем то наше преступление, за которое теперь нас настиг удар. И здесь уже не спрячешься за анонимным прокси и VPN. Любой наш поступок, хороший или плохой, бумерангом возвращается к нам же. Так было всегда и во всем мире. И так оно и будет.
У Александра Солженицына во второй части «Архипелага ГУЛАГ» есть один знаковый эпизод. Во время поездки спецконвоем автор на какое-то время окунается в гущу воли, попадает на вокзал, проглядывает объявления, которые наверняка ни с какой стороны не могут его касаться, и слышит «странные ничтожные разговоры»: о том, что какой-то муж бьет жену или бросил ее, а свекровь почему-то не уживается с невесткой, а коммунальные соседи жгут электричество в коридоре и не вытирают ног, а кто-то кому-то мешает по службе, а кого-то зовут в хорошее место, но он не решается на переезд… «Ты все это слушаешь, — пишет он, — и мурашки отречения вдруг бегут по твоей спине и голове: тебе так ясно проступает подлинная мера вещей во Вселенной! Мера всех слабостей и страстей! — а этим грешникам не дано ее увидеть. Как же внушить им — прозрением? видением? во сне — братья! люди! Зачем дана вам жизнь?! В глухую полночь распахиваются двери смертных камер — и людей с великой душой волокут на расстрел. На всех железных дорогах страны сию минуту, сейчас люди лижут после селедки горькими языками сухие губы, они грезят о счастье распрямленных ног, об успокоении после оправки. В Оротукане только летом на метр отмерзает земля — и лишь тогда в нее закапывают кости умерших за зиму. А у вас — под голубым небом, под горячим солнцем есть право распорядиться своей судьбой, пойти выпить воды, потянуться, куда угодно ехать без конвоя — какие ж невытертые ноги, причем здесь свекровь? Самое главное в жизни, все загадки ее — хотите, я высыплю вам сейчас? Не гонитесь за призрачным — за имуществом, за званием: это наживается нервами десятилетий, а конфискуется в одну ночь. Живите с ровным превосходством над жизнью — не пугайтесь беды и не томитесь по счастью, все равно ведь: и горького не довеку, и сладкого не дополна. Довольно с вас, если вы не замерзаете и если жажда и голод не рвут вам когтями внутренностей. Если у вас не перешиблен хребет, ходят обе ноги, сгибаются обе руки, видят оба глаза и слышат оба уха — кому вам еще завидовать? зачем? Зависть к другим больше всего съедает нас же. Протрите глаза, омойте сердце — и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен. Не обижайте их, не браните, ни с кем из них не расставайтесь в ссоре: ведь вы же не знаете, может быть, это ваш последний поступок перед арестом, и таким вы останетесь в их памяти!..»