Как я украл миллион (Павлович) - страница 83

Это мир не ангелов, а острых углов, в нем люди говорят о моральных принципах, но действуют согласно принципам силы; мир, где мы всегда высоконравственны, а наши враги всегда безнравственны.

Сол Алински

Я находился в тюрьме уже три месяца. За это время я сменил две хаты, и ко мне периодически подсаживали «наседок», некоторые из них по непонятным причинам признавались мне в своей миссии и сообщали, что именно мусора хотят узнать. Эти признания всегда выглядели неожиданными, но нельзя ни на минуту забывать, что в тюрьме и у стен есть уши.

Наш быт отличался редким однообразием. Утром, после завтрака, мы шли на прогулку в тюремный дворик. Впрочем, назвать его двориком можно было лишь с натяжкой — самый большой из них не превышал размером гостиную в типовой советской квартире, а самый маленький был не больше лифта. Толстая металлическая решетка с наброшенной сверху сеткой, положенная на кирпичные перегородки, разделяла небо на равные квадратики, и это небо в клеточку, так же, как и силуэты охранников, застывшие наверху, создавали ощущение тоски и обреченности.

Время от времени мы смотрели телевизор. Когда он надоедал, играли в карты на интерес. Самыми популярными играми были «рамс», «тысяча», «дурак» и преферанс. Игральные карты за небольшую плату приносили менты, либо мы изготавливали их сами. За игру в карты можно было загреметь в ШИЗО (штрафной изолятор), но это никого не пугало. Официально были разрешены только шахматы, шашки, домино и нарды.

— Ты только посмотри на этот контингент, — сокрушался чеченец Валид, разглядывая обитателей нашей камеры. — Люди твоего возраста и младше не знают, кто такие Гитлер и Сталин, про Ленина говорят: «вроде был такой царь», не знают дату начала Великой Отечественной войны и кто написал «Евгения Онегина», зато без запинки перечислят двадцать марок «хорошего недорого» вина и видов десять наркотиков, которые они пробовали. Послушай, как они говорят: вместо брюк — «бруки», вместо коридор — «калидор», супинатор у них это «ступинатор». А еще «кардон», «квантуз», «интригант», «очки-халимоны» и, это вообще хит, — телефон «нокио». И ведь уверены, что так и надо. Или взять ту же религию — когда они были на воле, о Боге и не помышляли. А теперь у них руки по локоть в крови, но они на себя по пять икон и крестов вешают, целый иконостас прям. Глядя на то, как они веруют в Бога, так и хочется уверовать в черта. Так что не ищи себе друзей в тюрьме, 99 % из наших сокамерников — это волки в овечьей шкуре, лицемеры и приспособленцы. Спросишь любого бывалого арестанта, какое основное правило, помогающее выжить в тюрьме, и он ответит: «Не верь, не бойся, не проси». Все так, но я бы добавил к этому: «Не болтай, не мешай и не спеши». Пойми, это камерная система, и надо обладать железными нервами, чтобы быть приветливым каждый день с одним человеком. Нужно обязательно думать перед тем, как что-то сказать. Лучше помалкивать и казаться дураком, чем открыть рот и окончательно развеять сомнения. Говори мало и строго по делу, тогда каждое твое слово будет емким и к нему станут прислушиваться. Уметь слушать гораздо важнее, чем уметь говорить. Если бы это было не так, Аллах не дал бы нам два уха и один рот. Слишком много людей думают своим ртом вместо того, чтобы слушать и задавать вопросы. Не раскрывай никому своих планов, а то часто бывает, что расскажут в камере типа «в суде все решено, завтра пойду домой», а потом долго удивляются, почему это судью сменили… Не давай поспешных обещаний, вернейший способ сдержать слово — не давать его. Никого не оскорбляй и не унижай, даже тех, кто ниже тебя по статусу. Особенно осторожно выражай сарказм — минутное удовлетворение, полученное от едких слов, может быть перечеркнуто ценой, которую ты за них заплатишь. Говорить не думая — все равно что стрелять не целясь. Вырабатывай способность ко всему относиться отстраненно. Ни под каким видом не позволяй задевать себя. Я видел, как взрослые люди плачут, когда сокамерники, заметив, насколько те зависимы от писем из дома, писали им письма якобы от жены, где было сказано о необходимости расстаться. И сорокалетние мужики плакали, представляешь?