Бурцев поневоле зацепился взглядом за колоритного богомольца. Не то старик, не то просто выглядит старо для своих лет. Взлохмаченные, колтунистые волосы. По встрепанной бороде из беззубого рта стекает тягучая слюна. Вместо одежды грязное рванье, которым в мире Бурцева побрезговал бы, наверное, распоследний бомж.
Ветхое рубище и грязная власяница кишат вшами. Сквозь частые прорехи выпирают ржавые вериги. На худющем – кожа да кости – теле виднеются пятна ссохшейся коросты, гниющих язв и свежей сукровицы. Да уж, что-что, а умерщвлять свою плоть этот странник умел. А в глубине огромных запавших глаз на изможденном лице читалось неприкрытое безумие.
«Душевнобольной», – с жалостью подумал Бурцев.
– Юродивый, – с уважением прогудел над ухом Гаврила. – Блаженный. Божий человек…
– Христиане – направо, мусульмане – налево, иудеи – к стене! – вновь неслось с надвратной башни.
Толпа сдвинулась в очередной раз. Пилигрим в веригах тоже. Шел как сомнамбула. И все пялился на фашистский флаг.
Бурцев посмотрел вперед. Уже можно было различить, что творится у Иосафатских ворот Иерусалима.
Сами ворота были массивными, толстенными, обитыми железом. В общем, такие действительно только фугасками и высаживать. Возле воротной арки виднелись эсэсовские мундиры. И белые, с черными крестами, плащи орденских братьев. И серые котты сержантов братства Святой Марии. И черные одежды кнехтов. А еще… Однако же! Еще – повязки со свастикой на рукавах вооруженных арабов. У арабов были сабли, копья, луки. И злые свирепые рожи. Вот, значит, как выглядят сарацины-полицаи! Вот кого эмир Айтегин называл предателями-мунафиками!
По обе стороны от Иосафатских ворот, в тени надвратной башни, двое фашистов со «шмайссерами» держали ярившихся псов. Крупные немецкие овчарки заходились, захлебывались в лае, кидались на толпу. Гитлеровцы то подтягивали собак, то спускали на всю длину поводка к тем, кто выбивался из общего потока. Зубы лязгали. Лошади и верблюды шарахались. Люди отскакивали. Кто не успевал – оставлял клочья одежды, а то и мяса на собачьих клыках. Кажется, эсэсовцам эта забава доставляла удовольствие. Овчарок не одергивали, не останавливали. Псы аж хрипели, повиснув в собственных ошейниках. Толпа вздрагивала. По арийским лицам скользили глумливые ухмылки.
Еще двое солдат во главе с лупоглазым оберштурм-фюрером СС наблюдали за проходящими. Офицер – он был явно начальником всей привратной стражи – лениво поигрывал элегантной тросточкой…
Изредка эти трое выдергивали из толпы какого-нибудь бедолагу. Пока оберштурмфюрер – по всей видимости, образованный полиглот, – заложив холеные руки за спину или, наоборот, пуская в дело трость, учинял допрос, солдаты обшаривали поклажу.