Пять почерневших лиц с вывалившимися распухшими языками взирали на толпу мертвыми глазами – выпученными, страшными. По языкам и глазам ползали мухи.
Четверо из повешенных были арабами, один – христианин. Алый восьмиконечный крест на белой… некогда белой, а ныне забрызганной грязью и кровью котте выдавал рыцаря Храма. Тамплиера.
Шлем Жана Ибеленского с покрывалом намета вдруг дернулся. Рыцарь застонал так, словно получил стрелу под лопатку. Сир Бейрута не отрываясь смотрел на висельника с красным крестом. Сир что-то бубнил, гудел из-под опущенного забрала. То ли молитву, то ли проклятия.
– В чем дело, Жан? – тихо спросил Бурцев по-немецки.
– Это Арман де Перигор, – глухо прохрипел тот. – Магистр Сицилии и Калабрии и Великий магистр тамплиерского братства.
Ах, вот оно что! Теперь понятно, почему они не нашли в Тороне-де-Шевалье тела магистра. Плохо. Одним потенциальным союзником меньше…
– Нон нобис, Домине…[43] – медленно процедил сир Бейрута, будто заупокойную молитву.
Сжатые кулаки его подрагивали.
– Жан, возьми себя в руки, – потребовал Бурцев. – Немедленно. Иначе всех нас погубишь.
Он кивнул, он взял. Хорошо, хоть лицо закрыто железом…
– Босеан, – рыцарь чуть заметно склонил голову перед мертвым храмовником. – Босеан, Арман…
Боевой клич тамплиеров прозвучал тихо, очень тихо, почти неразличимо в гомоне толпы. Но грозно. Обещание неминуемого и неотвратимого возмездия – вот что расслышал Бурцев в словах благородного сира Бейрута.
Жан д'Ибелен отвернулся от покойника.
– Христиане – направо, сарацины – налево, иудеи – к стене! – проорали в рупор.
Еще несколько шагов вперед. Еще одна виселица на пути. На этот раз среди повешенных оказались двое в красных плащах с восьмиконечными белыми крестами.
– Доблестные рыцари из Ордена всадников госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского, – вздохнул Жан.
Госпитальеры-иоанниты… Похоже, этих двоих немцы взяли в плен вместе с Арманом де Перигором и специально привезли из-под Торона, чтобы вздернуть у городских ворот. В целях антипартизанской профилактики и наглядной агитации.
Смотреть на мертвецов было тягостно и неприятно. Бурцев перевел взгляд на живых. В основном у ворот толпились крестьяне из окрестных селений и купцы. Немало оказалось также паломников из Европы, жаждущих хотя бы издали взглянуть на святыни, попавшие под власть немцев. Среди пеших богомольцев было и несколько конных рыцарей с оруженосцами.
Подавленные пилигримы отводили глаза от виселиц, крестились и бормотали молитвы. Молчал только один. Будто загипнотизированный, он смотрел поверх толпы. Почти не моргая, смотрел. На флаг со свастикой.