Я, наконец, вышла из оцепенения:
— Нет, нет, можете идти…
Я хотела выйти из комнаты Джона, но он остановил меня вопросом:
— Как вам нравится здесь?
— Я все еще не могу опомниться, — с живостью отозвалась я.
— Вот как?.. — задумчиво произнес он и замолчал. Потом, рассеянно поглядев на меня, прибавил с улыбкой: — Что вы скажете о моих книгах?
— Простите, — ответила я, — но я многое не понимаю…
— Ну, говорите, что же вы любите?..
— Мне можно уйти? — сухо и вежливо спросила я.
— Ну нет! — засмеялся Джон. — Я хочу показать вам кое-что. И если у вас есть время, садитесь и слушайте.
Он раскрыл одну из книг, подошел к окну и стал читать удивительно мягким, берущим за душу голосом, полным печали и нежности:
— Как человеку не устоять на ногах перед ослепительным солнечным ликом, так и влюбленному — перед ликом своей Возлюбленной.
У меня подкосились ноги, о свет моих очей, но разве я виноват? Меня ослепила твоя красота…
Увы, увы. Луне ли говорить Лотосу о своей любви, когда Небесные Врата закрыты и собираются тучи, несущие дожди?
Они похитили у меня мою Возлюбленную и увезли ее с караваном на Север.
Ноги, попиравшие мое сердце, скованы железной цепью.
Скажите лучникам, чтоб были наготове…
Голос Джона Стикса внезапно смолк.
— Что это было? — спросила я.
— Любовная песнь Хар Диала, — сказал он. — Вам понравилось?
— Очень. Прошу вас, прочтите что-нибудь еще, вы так чудно читаете!
Джон благодарно посмотрел на меня.
— Когда читаешь это по-английски, несколько теряются интонации причитания, характерные для индусов, — сказал он. — Но в оригинале песня звучит прелестно.
Он снова подошел к окну и, глядя в опрокинутое навзничь полуденное небо, пропел несколько строк на непонятном мне языке. Я была ошеломлена. Никогда в жизни мне не приходилось слышать ничего подобного. Это были не стихи. И не песня. Это была нагретая любовью музыка, божественная музыка, сотканная из слов, смысл которых не был мне понятен, но я не чувствовала необходимости в постижении этой музыки умом, ибо это была музыка сердца.
Когда Джон Стикс закончил, я не могла сдержать слез.
Он подошел и поцеловал мою руку.
— Хотите, я скажу, какой в этом смысл?
— Нет, — прошептала я. — То есть, да…
Один на крыше взор свой обращаю
На север. Молнии сверкнули ввечеру —
То отблески шагов твоих — я знаю.
Вернись, любимый, или я умру…
Базар уж пуст. В межгорье свой ночлег
Устроил караван. Проснутся поутру
верблюды, пленники — успешен твой набег.
Вернись, любимый, или я умру.
Жена отца с годами стала злой,
Тружусь, как вол, а все не ко двору.
Вкусив печаль, запью ее слезой.