Дневной переход по этим местам совершенно измотал меня.
— Радж! — воскликнула я. — Мы с трудом огибали эту гору… И что же?.. Она оказалась лишь горкой… — голос мой сорвался.
Радж молчал.
Округлый луг, когда мы взбирались на него, оказывался просто складкой земли, за которой следовала другая такая же складка, третья…
— Наверное здесь обитают боги, — сказала я, подавленная тишиной и причудливыми тенями облаков, плывущих во все стороны и тающих после дождя. — Это не место для людей, Радж!
Радж присел на землю и пробормотал:
— Очень давно это было… Всевышнего спросили, вечен ли мир. На это он не дал ответа… Но я знаю, что это настоящие горы… И мы идем по верному пути…
Мы разбили палаточный лагерь, решив остановиться здесь на ночлег. Изнуренные долгой ходьбой и лихорадкой, некоторые из индусов не могли продолжать путь, и Радж решил просить помощи у Всевышнего. Ночью он зажег несколько костров. Окутав голову, сидел Радж у дымящегося костра. Из его глаз текли слезы, он ужасно потел, но с усердием подбрасывал в огонь ветки, чтобы тот не погас. Дым был единственным спасением от несметного количества насекомых. Время тянулось медленно. Где-то вверху раздавалось громкое: «ки-и-и!» Это был крик павлина. Издали слышалось глухое рычание…
Я слушала таинственные голоса.
От костра доносились стоны, вздохи индусов, бормотание.
Радж, глубоко вздохнув, сложил руки у лба и тихо запел:
Я есть обряд, я — жертвоприношение,
возделанная предком целительная трава,
трансцендентальное воспевание,
Я — масло, и огонь, и подношение.
Я — отец этой вселенной и мать,
Я — опора и прародитель.
Я — тот, кого познают, и тот, кто очищает,
И слог Ом,
Я также Риг, Сама и Яджур Веды…
Я — цель, опора, хозяин, свидетель.
Обитель, убежище и самый близкий друг.
Я — творение и уничтожение,
Основа всего, место покоя и вечного сна.
Я даю тепло, и я удерживаю и посылаю дождь.
Я — бессмертие,
Я также — смерть.
И дух и материя
Во мне.
Его простертая рука в крайнем утомлении не могла шевельнуться. И все же он приближался, приближался, несмотря ни на что, к божественной бездне неба.
Это была песня благостная и хрупкая, сильная и нежная, как слоновая кость. Мне казалось, что вместе с этим высоким смуглым индусом пели сами воздушные сферы…
Лиц остальных индусов я не видела, я слышала только один голос. Он стал звонким и властным, путеводной была его песня, открытой вечности, открытой покою, ибо лишь покой указывает путь. Лишь покой. Лишь единственный миг покоя открывается бесконечности, один-единственный миг жизни, простертый до целого, простертый до круга, я это понимаю только сейчас…