Но едва я почувствовала себя свободной, как передо мной оказался плачущий мальчик лет семи… Он тер кулачками глаза и всхлипывал. С жалостью я нагнулась к нему, спросив:
— Мальчик, ты откуда? Тебя бросили? Как ты попал сюда?
Он всхлипывал, молчал, глядя исподлобья и ужасая меня своим положением.
Пусто было вокруг. Будто бы, кроме меня и этого ребенка, не было никого на целом свете…
Его худенькое тело дрожало, ноги были в грязи и босы.
При всем стремлении моем скрыться от нависшей надо мной невидимой, но ощущаемой сердцем опасности, я не могла бросить ребенка, тем более, что от испуга или усталости он кротко молчал, вздрагивая и ежась при каждом моем вопросе, как от угрозы…
Гладя его по голове и заглядывая в его полные слез глаза, я ничего не добилась. Он мог только плакать…
— Дружок, — сказала я, решаясь найти какой-нибудь дом и попросить, чтобы подобрали ребенка, — посиди здесь, я скоро приду и мы отыщем твою маму, хорошо?
Но, к удивлению, смуглый малыш крепко уцепился за мою руку и не выпускал ее. Было что-то в этом его усилии ничтожное и дикое. Он крепко зажмурился, когда я хотела освободить свою руку и не разомкнул пальчиков.
Его прекрасное загорелое личико было сведено напряжением.
— Малыш! — закричала я. — Отпусти меня! И я легонько оттолкнула его.
Не плача уже и также молча, обратив на меня прямой взгляд черных огромных глаз, он встал и, поеживаясь, пошел так быстро, что я, вздрогнув душой, проговорила:
— Кто ты? Кто?!
Ребенок хихикнул и, ускоряя шаги, скрылся. Но я еще смотрела некоторое время в том направлении с чувством страха, затем, опомнившись, побежала, что было сил, с единственным желанием — догнать.
Дыхание мое срывалось. Я останавливалась и взывала к Господу, чтобы он поддержал меня. Я бежала так быстро, как могла, бежала, словно спасение этого малыша могло стать моим собственным спасением.
Вдруг меня обогнала чья-то тень.
Это был мужчина, имени которого я никак не могла вспомнить… Я хотела пробежать дальше, но он окликнул меня по имени:
— Но ведь это ты, Джен! — сказал он. — Неужели ты меня не узнала… Какая ты измученная и бледная? Твоя золотистая кожа, что стало с ней?
Величайшая растерянность, но и величайшее спокойствие овладели мной. Я смотрела на это лицо, ставшее для меня таким близким и родным.
— Я спешила к тебе, Джон, — наконец, прошептала я. — Еще не поздно?
— Еще рано, — сказал он. — Светло, но еще ночь… Я много думал о наших отношениях… Знай, Джен, что я тебя люблю…
С остановившимся сердцем я выслушала его слова.
«Неужели это Джон? — думала я. — Нет, он не мог так сказать».