Эксперты-криминалисты пользуются клейкой лентой постоянно, снимая трасологические улики — волокна, чешуйки краски, кусочки стекла, пороховую копоть и даже ДНК и отпечатки пальцев — с ковров, обивки мебели и прочих поверхностей, включая человеческое тело. Это может знать каждый. Достаточно посмотреть телевизор или задать в Интернете поиск: «Осмотр места преступления. Методы и оборудование».
— Может быть, кто-то раздобыл мой трафарет? Но кто? Кто мог это сделать? Без трафарета работа займет недели. Я не вижу в этом никакого смысла.
Нет, заклеить грубой клейкой лентой конверт, на изготовление которого требуются недели, она не могла. Только не эта щепетильная, гордая женщина, в доме которой звучат этюды Шопена. А если это сделал кто-то другой, то можно предположить почему. Особенно если этот «кто-то» хорошо меня знает.
— Кстати, наш герб присутствует на некоторых вещах. Ведь он принадлежит нам на протяжении веков, — добавляет миссис Донахью, потому что ее уже тянет поговорить. Выговориться. Излить душу.
Пусть.
— …шотландский, но вы, наверное, уже и сами догадались, по фамилии. Он висит в рамке, как я уже упоминала, в музыкальной комнате, и еще выгравирован на фамильном столовом серебре. Часть его украла несколько лет назад экономка. Мы ее уволили, но обвинение выдвигать не стали — к удовольствию бостонской полиции, — поскольку доказать ничего не могли. Полагаю, что украденное вполне могло оказаться в каком-нибудь ломбарде. Но мне трудно представить, чтобы это имело какое-то отношение к моей почтовой бумаге. Насколько я понимаю, вы полагаете, что кто-то мог изготовить такую же бумагу, чтобы выдать себя за меня. Или же ее кто-то украл. Вы имеете в виду кражу?
Что сказать? Насколько далеко я могу зайти?
— Не могли у вас украсть что-то еще? Что угодно, но с семейным гербом? — Спрашивать напрямик о печатке я не хочу.
— Почему вы спрашиваете об этом? Есть что-то еще?
— У меня есть письмо, предположительно от вас. — Я уклоняюсь от прямого ответа. — Оно отпечатано на машинке.
— Да, я до сих пор пользуюсь машинкой, — с некоторым недоумением подтверждает миссис Донахью. — Но обычно пишу письма от руки.
— Позвольте поинтересоваться, чем?
— Чем? Ручкой, конечно. Перьевой авторучкой.
— А какой у вас шрифт на машинке? Извините, вы, может быть, не знаете тип гарнитуры. Это не каждый знает.
— У меня портативная «оливетти». Шрифт — курсив. Как рукописный.
— С ручным приводом, должно быть, старая. — Я смотрю на письмо, на знаки, оставленные на бумаге металлическими литерами, бившими по чернильной ленте.