— Господи, спаси меня! — молилась Азалия день за днем и ночь за ночью. — Ты уже спас меня однажды, когда казалось, что все потеряно. Ты привел лорда Шелдона мне на помощь. Так спаси же меня и теперь от жизни, которая будет… хуже… чем смерть!
Порой на нее нападало желание кричать, бить кулаками в дверь кельи. В эти минуты ей чудилось, что стены смыкаются вокруг нее и душат.
Она говорила себе, что это бунтует в ней русская кровь, что из-за нее она такая бешеная и необузданная.
Ее отец всегда прекрасно владел собой, кроме того случая, когда был вынужден защитить девочку от жестокой выходки полковника Стюарта; ему были присущи сдержанность и гордость, не позволявшие проявлять сильные эмоции.
— Ты поступил храбро, папа! — произнесла вслух Азалия, лежа без сна на своем жестком ложе. — Ты пытался остановить человека, который вел себя как дикий зверь. — Она тихонько всхлипнула и шепотом продолжала говорить с отцом: — Еще у тебя хватило мужества выстрелить в себя, потому что этого требовали твои представления о чести. — И она закричала в темноту, охваченная невыносимым отчаянием: — Помоги мне, папа! Помоги мне! Я этого не вынесу… не вынесу!
Через три или четыре дня рубцы от побоев стали заживать, и она уже могла засыпать на спине.
Дядя избил ее не только в наказание за проступок; им двигала также неприязнь к ее отцу и боязнь огласки и громкого скандала.
А вот если бы она продолжала упорствовать, стал бы он бить ее каждый день, как грозил в тот вечер? Пожалуй, стал бы, ведь он твердо вознамерился добиться своего.
Хотя она и презирала себя за то, что так легко сдалась, но ведь это все равно бы случилось рано или поздно. Она не выдержала бы бесконечных побоев и сломалась физически и морально.
После таких раздумий пленница вскакивала и беспокойно ходила от стены к стене. Тревога и отчаяние терзали ее душу, от этого ей не сиделось и не лежалось.
«Я заперта, как зверь в клетке! — говорила она себе. — И надежды на свободу нет никакой».
Она вспомнила, что звери в неволе, даже самые свирепые, постепенно делаются покорными, ручными, и в конце концов ими овладевает апатия.
«Сколько же пройдет времени, пока я смирюсь со своей долей?» — спрашивала она себя.
Впрочем, у нее не было сомнений, что мысль о лорде Шелдоне будет всегда вызывать в ней острую, как от удара кинжалом, боль в сердце и мучительную тоску в душе.
— Я люблю его! — шептала она. — Люблю!
И тут же задумывалась, не настанет ли когда-нибудь день, когда она равнодушно произнесет эти слова? Когда поблекнут и канут в прошлое все воспоминания об их кратких встречах?