– Не понимаю я, – пожаловался Заметов, слушавший туманные рассуждения надворного советника с напряженным вниманием.
– Я и сам, признаться, не очень постигаю-с, а только это факт известный. Мы все пребываем в такой гимназии, где до самого выпуска ни в чем быть уверенным нельзя. Сказано: первые станут последними, а последние первыми. И так до самого выпуска, да-с.
– А что это – выпуск? – захотелось узнать Александру Григорьевичу.
– Ну как же-с, выпускной экзамен, без которого и диплома не дадут.
Про «диплом» письмоводитель спросить уже не успел.
– Тсс! – прошипел вдруг Порфирий Петрович.
* * *
И стало слышно, как скрипит дверь – но не дальняя, которая с лестницы, а от другой стороны, и близко.
Это Лужин высунулся, догадался Заметов. Хочет понять, отчего в квартире тихо – ни криков, ни шума, ни звона стаканов. А что если раньше времени уйдет? Тогда плохо! Может с Раскольниковым на лестнице встретиться или во дворе!
О том же, видимо, подумал и пристав.
– Тихо! – шикнул Порфирий Петрович, причем довольно громко. – Кажись, открывает!
Да еще шкапом скрипнул, явственно.
– Ага, затаились! – раздался звучный мужской голос. – Подстерегаете? Как бы не так! Я знал! Не на того напали!
И дверь снова захлопнулась, скрежетнул ключ.
– Теперь до утра не осмелится, – хмыкнул надворный советник. – Пускай его. Целее будет-с.
Сколько-то сидели молча, потом письмоводитель вернулся к разговору:
– Так про какой это выпускной экзамен вы толковали?
– Тс-с-с! – шепнул Порфирий Петрович, и теперь уж совсем не громко, а одним дуновением. – Вот и он-с!
А Заметов и сам услышал. Мудрено было б не услышать: в дальнем конце стукнула дверь, и раздались быстрые шаги, да не крадущиеся, а громкие, уверенные, будто хозяйские. Они приближались и делались чаще, как если бы вошедший брал разбег.
Сердце у Александра Григорьевича затрепетало, все посторонние мысли разом вылетели из головы, а рука ухватилась за шершавую рукоять казенного пистолета.
Через чулан, в каких-нибудь трех шагах от письмоводителя, прошуршала тень. «Пора!» – приказал себе Заметов и выскочил из укрытия. Порфирий Петрович сделал то же на полмига ранее.
На середине прохода оба чуть не столкнулись плечами и одновременно увидели пугающую, почти невероятную картину. Раскольников, чей подкрасненный свечным огоньком силуэт они могли видеть со спины, не останавливаясь и не замедляя своего движения, одной рукою подхватил с пола дубовую скамью, которую давеча они не без труда переместили вдвоем, поднял в воздух и со всего размаху обрушил на лужинскую дверь. Та не выдержала сокрушительного удара, треснула пополам. «Это у него от неистовства силы удесятерились, у сумасшедших бывает», мелькнуло в голове у Александра Григорьевича, а осатаневший студент влепил по створкам ногой, и те окончательно пали с петель. Из комнат хлынул свет, показавшийся Заметову невыносимо ярким. Он на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, в дверном проеме никого уже не было.