— Мне все равно, — покачала она головой.
— Зато мне не все равно, — возразил Саймон, вынимая Себастиана из ее безвольных рук. — Давай его сюда…
Элизабет вздрогнула. Бернард поднял ее на ноги и, поддерживая, повел вниз по ступенькам. Следом за ними Саймон нес малыша.
Только оказавшись в палатах ветви Бернарда, Саймон перевел дух. Если умирал кто-то из мужской линии Архимагов, его часть древа, выращенная Виктором, засыхала и отпадала вместе с теми, кто оказывался внутри. Поэтому, когда кому-то грозила опасность, родственники старались не задерживаться в его палатах. Саймон с ребенком присел на диван, ожидая, пока Бернард уложит Элизабет на кровать.
— Странно, тебе не кажется? — проговорил младший брат, когда вернулся.
— Что именно?
— Она великая целительница, но не может вылечить ребенка.
— Думаешь, слухи о ее могуществе преувеличены?
— Или она не желает потрудиться в полную силу для нас, — жестко ответил Бернард.
— Нет. В это я не верю. Мередит не такая. Я хорошо знал ее.
— Вот именно — знал. Люди меняются.
— Отдохни немного, — вздохнул Саймон. — Ты вымотался. А я побуду с малышом. — Он качнул ребенка в объятиях. — С ним все будет хорошо.
Бернард колебался несколько мгновений, а потом согласился:
— Ладно. Спокойной ночи.
Наклонившись, он поцеловал Себастиана в лоб.
— Спокойной ночи, — ответил Саймон.
Через два дня лежавший с книгой в руках Саймон услышал легкий шорох на столе. Подняв голову, он заметил, как зашевелилось одно из перьев. Потом оно взмыло, окунулось в чернильницу и принялось вертляво плясать над листом пергамента. Отложив книгу, Саймон поднялся.
Перо остановилось, написав несколько слов изысканным почерком Мередит:
«Мне нужно повидать тебя».
Сердце Саймона дрогнуло. Подхватив перо, он кривовато нацарапал на пергаменте: «Жди в саду».
Мгновение спустя отложенное перо вновь ожило, оставив всего два слова: «Я приду».
Он спустился по главному стволу и вышел через задние ворота на косогор, где ночной ветер волновал высокую траву. Перейдя бурный ручей по мостику, маг оказался в саду, где они с Мередит играли детьми и встречались, будучи постарше, — вот так же тайно, как сейчас. Сад окружала каменная стена, поросшая плющом; ржавые железные калитки давно никто не закрывал. Внутри между деревьями вились мощеные дорожки, кривые, будто путь пьянчуги. Там и сям виднелись рукотворные пруды, чью гладь покрывали листья кувшинок. Возвышались лабиринты из подстриженных кустарников, где мальчик и девочка всегда могли укрыться от чужих глаз.
Он дожидался ее на мраморной скамье, возле статуи грустного старого льва, опустившего одно ухо, и вспоминал другую ночь, после которой прошло уже много-много лет. И тут появилась она — темный силуэт, мчавшийся по дорожке, словно призрак.