— Боюсь, что я, как и ты тогда. Моё любопытство вот-вот лопнет.
— Ну, учитывая, что, лопнувший, ты уже ни на что не будешь годен, придётся мне продолжить…
— А как же тайный договор?
— Знаешь, — немного подумав, ответила она, — иная клятва даётся лишь для того, чтобы тот, кто клянётся, сам определил смысл чего-то важного внутри себя. Отвечу тебе мамиными словами. Будь она здесь с нами, она бы не возражала. Я практически в этом уверена.
— Но ты нарушишь преемственность поколений. История выйдет из семьи и может начать самостоятельную жизнь.
— Что-то мне подсказывает, что этого не произойдёт.
— Что ты имеешь в виду?
— А не найдётся ли у тебя чего-нибудь… — вдруг приподнявшись в кресле и подсунув лодыжку под колено другой ноги, сказала Маша — …чего-нибудь, кроме сигарет?
— Кроме сигарет? — не понял я.
— Ну, не разочаровывай меня! Чтобы у такого ренегата-тугодума как ты не нашлось, чем бы угостить женщину?
— А-а… — насчёт тугодума, получалось, она была права.
Дело в том, что употребление естественных стимуляторов — в частности, алкоголя — допускалось только в публичных местах. Розничная торговля спиртным «навынос» была сначала ограничена, а потом и вовсе прикрыта ещё лет триста назад. Они тогда чего только не напридумывали под девизом «Открытость во всём!». Анонимность как факт была исключена из жизни. Впрочем, как я теперь догадываюсь, задачи у них были совсем другие. Посему как «факт» она, может быть, и ушла, но неприятные ощущения почему-то всё равно остались.
Суррогатные напитки, конечно, можно было найти всё на том же чёрном рынке. Но, во-первых, как и за всё, приобретённое там, приходилось расплачиваться услугами разного рода, обычно связанными с информацией, — последние наличные деньги-то помахали миру ручкой пять столетий тому как — это любой знает из курса всё той же их Естественной Истории. А во-вторых, «менялы» особо не утруждали себя борьбой за качество. Их, конечно, можно было понять, но всё же. Так что одно дело время от времени приобрести «паука» или ещё какой-нибудь полезный прибор, а другое — регулярно отовариваться. Эдак вся жизнь будет отработкой еженедельных, а у кого — и ежедневных доз.
Но мне в этом смысле повезло. Мой «меняла» — высокий угрюмый старик — сам был любителем «закрытого» употребления. «Не понимают они ничего в людских делах. В ихних бедламах рафинированно накачиваться, чтобы потом какое-нибудь пугало автоматическое тебя будило, — это одно. А у себя в номере, в тишине, «кондовенького» за «Всё про всё!» и за «Шут их подери!» — совсем другое дело», — частенько говаривал он, когда мы с ним под шумок принимали по глотку неплохо очищенной жидкости. «И что может быть лучше приятной беседы на закуску?!» Я по мере надобности с осторожностью делился с ним своими мыслями, старательно избегая слова «информация», от которого его начинало трясти. Странный был вообще старик. Больше всего интересовался, что новенького мне удавалось выкопать в файловой библиотеке о древней жизни, ибо я как аналитик статистического отдела всё же имел некоторые преимущества в доступе к подобного рода данным. Так что каждый раз, когда я слышал от него скрипучее «Чё новенькаго-то?», то уже не сомневался, о чём идёт речь.