Он сидит на сухом бревне, а они бегают вокруг, веселятся, пытаются втянуть его в свою незатейливую игру. Он отнекивается, подыгрывает и, не обижая, отказывается. Просто сидеть и смотреть на них — это счастье. Так уж всё устроено. В любой миг он отдаст за них свою жизнь. Он чувствует это счастье, купается в нём, но не может принять внутрь себя. Так уж он устроен.
Тонкая, как нить шелкопряда, печаль изливается и струится по асфальту площадки. Он знает — они чувствуют это. Это делает их родными, близкими, но не одним целым. Никогда, ни с кем, целым.
Он один
И пушистый снег
Сугробами между строк
Над равниной холодный день
И далёкого солнца цветок
Ему хочется плакать. Но знание собственного естества отметает прочь всё то, что всё равно не в силах изменить его. Он вновь ощущает счастье. Счастье, которое не принадлежит никому. Это счастье Мира.
Она пробегает мимо, заливаясь смехом. Пять часов пополудни, солнце касается кромки деревьев. Холодно, осень. С товарно-сортировочной станции доносится усиленный громкоговорителем голос диспетчера. Скелеты дубов на фоне неба ждут своих художников. Полусонный жук ползёт по бревну…
Он пытается раствориться, проникнуть в счастье, но исчезает сам. Остаётся пустое бревно, жук, счастливый смех, топот маленьких ножек по асфальту и тишина. Тишина пустоты. В мире больше ничего нет, только детский смех в пустоте…
«Это всё, что мы сделали здесь друг для друга…»[8]
Одно кресло осталось пустым. И море слёз выплеснулось на берег и впиталось в песок. В пустой песок на пустом берегу.
Горизонт событий — понятие в астрофизике, подразумевающее под собой момент перехода коллапсирующей звезды в состояние чёрной дыры, при котором гипотетический наблюдатель, находящийся на звезде, оказывается полностью изолированным от событий в нашей вселенной, в абсолютной бездне.
Через несколько секунд свет становится ярче. Мне кажется, что вместе со светом приходит облегчение от разрывающего тело гула. Почему мне пришло в голову именно это сравнение? Ведь звук был отдельно. Он был постоянным фоном, почти всегда оглушающе громким. Но то, что я назвал гулом, — совсем другое. Как будто какая-то энергия, прокатываясь волнами и затрагивая каждую клеточку тела, несёт смятение и хаос. И лишь кратковременность этих волн позволяет выжить, не рассыпаться, оставаться в сознании.
Дня три. Он сказал «дня три». Это много или мало? Сегодня вроде бы вторник… Через три дня — пятница. Хороший день. Люблю пятницы… Что я должен выдержать? Удары, повторяющиеся каждую минуту и похожие на смерть? К чёрту! Что с давлением?… Стрелка на месте. А если прибор неисправен? Он сказал, что если пропустим — не выберемся. Откуда и куда не выберемся?… Может, спросить? Для этого надо пойти за ним. Нет. Если прибор работает, а я отойду… Что там со скоростью ветра?… Два и пять на сто в секунду… Это крейсерская скорость боинга… Что-то там в фильме было… С них срывало кожу таким ветром… Ни один дом не устоит… Под землёй, конечно, можно. Мы же под землёй?… А завалы?… Какие завалы?… Ладно, завалы. Понятно. У него взрывчатка, а у других?… Почему так внезапно?… Откуда он знал?… Нет, нет же, он не знал. Он готовился! Все эти разговоры… Он не мог знать, когда… Поэтому один… Разумно… Не стал никого уговаривать… Правильно… Он спасал своих… Нет, нет… не спасал… готовился, го-то-вил-ся! Да, да, помню… он говорил… всех хотел привезти в дом… воздух, природа, покой… Чтобы они все были здесь в тот момент, когда… уже в этот момент… трое, двое… кого-то нет… они все вокруг в креслах… шлемы или маски — не вижу… кажется, нет младшей… он любил её больше всех… всё время говорил о ней… все — это только дети?… Кресла… Всего пять… Ещё кто-то… Он не смог… не успел… дурацкие проблемы общения… не то настроение, не тот тон… подождём — всё уладится само собой… Нервы… Скоро, потом… а сейчас, СЕЙЧАС… потом нет… потом ветром срывает кожу… Что происходит?… Ветер… Два и девять на сто… Боинг начинает разваливаться… А мы?… У него план… И он готовился… Готовился… К чему?!