Капсула представляла собой абсолютную сферу с небольшим балластом в нижней части. И, по расчётам, мы должны были пузырём выскочить на поверхность новоиспечённого Мирового океана и оставаться там, сколько потребуется, будучи минимально уязвимыми для стихий. Сейчас мы понимали только одно — выскочив из убежища слишком рано, мы станем заложниками центрифуги и случайных факторов.
— Давай в кресло. Здесь я и один управлюсь.
— Но…
— Рядом с управлением только одно место. Избавь меня от нужды соскребать тебя со стен, когда мы выберемся отсюда, ясно?
— Да.
— Так что быстро в кресло. Я проверю, как дети, и… ну, в общем, по плану.
А по плану шашки направленных взрывов пласт за пластом, метр за метром освобождают нам проход из подземелья. В красных полутенях я вижу руки Игоря, взлетающие над консолью. Всё это было бы поэзией, если бы не чудовищное потрясение, которое вызвали сработавший толчковый механизм, и вслед за ним взрыв контрольной шашки под капсулой. Я барон Мюнхгаузен, взлетающий на ядре. Тут всё дело в ядре — куда ты летишь, уже не важно. Всё происходит очень быстро: сочащаяся сквозь обшивку и собирающаяся в лужи под ногами вода и судорожные вздохи Земли не оставляют выбора. Мы вырываемся. Или нам кажется, что мы вырываемся. Ощущение движения вверх, ускорения, толчков… Игорь бросает на меня редкие взгляды — в его глазах бешеный блеск, а за ним — пустота. Пустота во всём.
Мы как опорожнённые сосуды, пустые камеры хранения, мы пригодимся, только когда про нас вспомнят.
Возникает пауза, как будто там, куда мы попали, нас никто не ждёт и не сразу понимает, что с нами делать. Лишь мгновения. Где мы оказались? Мы чувствуем только, что вырвались. Но вот нас замечают. Вихрь, несущийся со скоростью разваливающегося боинга, и всепоглощающий рок. Что-то неистовое пытается ворваться к нам снаружи. Вдавленное в кресло тело больше не может вынести всего этого. И вот уже мы, как щепки сознания и плоти, безумными кульбитами несёмся сквозь мировое пространство. Скорость, свет, тьма, время — всё утрачивает свойство быть определённым, и сознание меркнет, оставляя безвольную плоть расхлёбывать все грехи человеческие… Не сойти с ума от страха. Как хорошо он придумал с этим снотворным для детей — они никогда не узнают, что нет предела ужасу и страданиям. Если бы я был в состоянии хоть шевельнуться, я бы покончил с собой. Не знаю как, но я бы остановил всё это…
…и на звенящем берегу
стою прижав к груди
крупиц последних немоту
и самоцвет любви
— Дядя Андрей, вставайте! — восьмилетний Матвей тормошит меня, хватая за уши, за нос, волосы. — Вставайте, мы приехали. Вокруг всё новое, вставайте, смотрите скорей!