— Маму!
— Вот это правильно! – восхитился Баламут и неожиданно всласть, будто к чаше, приложился к его губам.
Серебряного продрал озноб. Все волосы на теле приподнялись. Расплавленное золото, пламя жертвенного костра, глоток чистой амриты... Молния встретилась с цветочной стрелой, и та сбила громовую сестру влет, как сбивает голубя кречет...
Флейтист почти не пил, лишь пригубливая в ответ на здравицы, так что списать это на хмельную развязность не выходило никак.
Аватар забавляется?
Снова?
— Надо нам... породниться! – с воодушевлением продолжал Рожденный-под-Осью, повисая на его плече.
— Да мы и так родственники, – не без удивления заметил Пандав. – Братья... двоюродные...
— Мало! – безапелляционно заявил флейтист. – Вон – видишь? – девка? Нравится?
— Ну... ничего себе девка, – признал Серебряный.
— Сестра моя, – сознался Баламут и вполголоса добавил, – овца.
Чтобы мгновенье спустя в лоб предложить:
— Женись!
Арджуна поперхнулся гаудой.
— Зачем?
— Породнимся!
— А если она не захочет?
— Укради!
Некоторое время царевич обдумывал эту перспективу, для ясности мыслей пару раз приложившись к чаше.
— Слышь, Мадхава, давай я лучше тебя украду. Ты мне больше нравишься.
Кришна прижался к нему еще теснее, жарко дыша в плечо, и рука Арджуны сама собой пришлась на змеиную талию аватара; аромат добычи, обещанной тигру, тревожил ноздри.
— У кого? – спросил Кришна.
Насмешка, казалось бы, вложенная в эти слова, словно затерялась в пути. У кого красть Джанардану, владыку ядавов? У перепившейся родни? У оголтелых пастушек?
В огромных продолговатых глазах Баламута, подведенных сурьмой по внешним уголкам, стадом небесных телят бродили праздничные огни, а за ними стояла черная тоска, самая черная, черней неба ночного...
Можно ли украсть воплощение у первообраза?
Нельзя?
Нельзя.
— Как? – одними губами спросил сын Владыки Богов.
Кришна ткнулся лбом ему в плечо.
Следующая мысль, посетившая Арджуну, не отличалась благочестием, заметив, что изобильные достоинствами ядавы перепились вусмерть и определенно не будут возражать, даже если почетный гость опрокинет царя прямо на этой скамье, застланной красным бархатом... Мысль была оскоплена, четвертована и сварена в кипящем масле. Баламут длинно вздохнул – жаркое дыхание ожгло грудь, – и, подняв голову, улыбнулся родичу странной хищной улыбкой.
Потом встал и растворился во тьме. Уходя, он даже не посмотрел на Серебряного, и тот несколько удивился – плечо еще помнило о случайной нежности.
Понять Кришну было трудно.
Минула почти мухурта времени, а исчезновения царя как будто никто не заметил. Праздник прорастал сам из себя, забыв о причине, хмельное лилось, жареное высилось Гималаями... Арджуна потянулся за кувшином, но гауда не пошла в глотку, а голова стала так чиста, что дальше оставаться среди пьяных не хотелось.