“Благо есть!” – гремит в запредельных высях. Бесчисленные материальные миры гирляндами украшают пространство; мудрецы тончайшей формы, прославленные аскетическими подвигами, озаренные сиянием своей духовной мощи, возгласили священные гимны...
...стекаются вместе реки, ветры, птицы и песни, радуясь жертвенным возлияниям. Горы взмахивают крыльями и улетают, черные кони с белыми копытами влекут по небу золотую колесницу, возгораются священные огни... Миллионные хоры запели хвалу мудрому Вишну, Опекуну Мира...
“Свасти-ка!”
Царь Справедливости зажмурился до боли в глазных яблоках.
— Я полагаю, что неразумно перечить нашим мудрым родичам в Хастинапуре, – его голос был почти тверд. – Трудно представить себе большую дерзость. Соверши такое кто другой, это означало бы вызов на битву... но наш почтенный дед...
— Он будет счастлив, – ликующе прозвенел аватар, – поистине счастлив узреть лучшего из царей возведенным в достоинство Махараджи! Разве будут противиться тому мудрый Видура и добросердечный Дхритараштра? Только зломысленные и недостойные, погрязшие в пороках, осмелятся возвысить голос против благороднейшего из мужей, царственным достоинством подобного Индре, справедливого, как сам бог Закона!
Сын Ямы-Дхармы закусил губу. Он очень хорошо понимал, как счастлив будет Гангея Грозный и чего стоит добросердечие царственного Слепца. В нем говорил даже не страх – уверенность, что нельзя поступать опрометчиво, ступать на дорогу, ведущую к кровопролитию; бог Закона в душе властно свидетельствовал о Законе. Но почему так трудно, невыносимо трудно возражать... говорить... думать... голова болит...
Поистине, аватару всемилостивого Вишну, Опекуна Мира, лучше знать, что является благом для живущих и как должно поступать, следуя стезе деяний, наиболее достойной для кшатрия...
— Все уже решено, – бросил Арджуна.
— Кем? – кратко спросил старший, подняв глаза, – и выдержал лезвия серебряного взора.
Но под своды зала снова взлетел голос флейты:
— Тобой, мой государь. Тобой и естественным ходом вещей, а также соизволением богов. Разве есть на земле владыка более праведный, более достойный совершить великое жертвоприношение?
— Это самоубийство, – тихо выговорил Стойкий-в-Битве.
— Разве ты не веришь мне? Разве Врикодара, наделенный необыкновенной мощью, и неизменно победоносный Пхальгуна не на твоей стороне? И я также в твоем распоряжении, о блистательный, – поистине, никому не под силу выступить против царя, поддерживаемого столь превосходными, несокрушимыми соратниками...
Флейта журчала и шелестела, убеждала и настаивала, сулила скипетр руке и венец – челу.