Книга Арджуны (Онойко) - страница 65

— Эх! Врать не буду, за что купил, за то и продаю. Говорят, вошли они в Упаплавью по одному, а оружие свое в шкуру зашили и на дереве спрятали, где дикари покойников вешают птицам на расклев.

— Ну, все понятно... дальше можешь не рассказывать. Ясно, в какой манер они свое царское достоинство скрывали...

— Да помолчи ты, пишач тебя раздери! Бхут плешивый! Ясно ему! А ты давай дальше.

— Так вот сказывают: назвался старшенький брахманом Канкой и к царю в услужение нанялся. Истории там на ночь рассказывать, пятки чесать, а особливо, говорит, в кости играть искусен.

— Да уж, ему только в кости играть...

— Чего ты понимаешь! Царю-то, развлекаючи, как раз проигрывать надо!

— Вот и я о том же...

— А Волчебрюхий следом приперся и принес большую ложку.

— Так прямо сразу?

— Да помолчишь ты или нет? И сказался он знаменитым поваром, сведущим в блюдах основных и дополнительных, а также различных приправах. А еще, говорит, буду царю на потеху биться с кем укажет. Только чтоб хлипких не указывал, а то ведь я случайно и зашибить могу. На том его во дворец приняли и до кухни допустили. Близнецы потом заявились, кто пастухом заделался, кто конюхом. Жена ихняя служанкой к царице пристроилась, расчесывать ее да наряжать. А вот с Серебряным такое смутное дело вышло. Героя-то наидоблестнейшего сразу видно, как укрыться? Ну, он и надумал – переделался музыкантом да танцором, из тех, что холощеные, да и нанялся царевну учить...

— Однако... И поверили?

— Да вроде как да... Благочестивый, понимаешь, муж, как сказано в шастрах, соединяется с женой исключительно для зачатия потомства, в остальное же время смиряет плоть и подчиняет духу чувственные желания, мыслями устремляясь. Вот он и упражнялся в благочестии.

— А я тебе, дружище, вот чего скажу – брехня это!

— Почему?

— Брехня, Тремя-мордами... то есть Тримурти клянусь! Тебе ребенок скажет: три самых позорных дела для воина – в грозный час отсиживаться в собрании, биться на потеху толпы и стать среднеполым! Не могли они на такое пойти!

— А чандалскими покойничками, значит, не погнушались? Куда там... Волчебрюх с голодухи, небось, и полакомился...

— Я тебе сейчас пасть-то заткну!

— Всех не позатыкаешь... Сей муж, взыскующий благочестия, соединялся с самками ракшасов и вкушал плоти вражеской. На высоком наречии сойдет?

— А ежели я тебе пасть не поганым веником заткну, а, скажем, царским опахалом – сойдет?

— Что за шум, а драки нету?

— Да этот крикун, понимаешь, жрец... а я пехотный сотник. Мне его бить нельзя, а вот защищаться – можно... Ну, где твой поганый веник? Хочу веником...