— Это все? – осведомляется конюх Накула.
— Кришне, прозванному Джанарданой, мой государь велел передать такие слова, – Улука говорит ровно, хотя недоброе предчувствие жирной змеей вползает в его нутро. – Чародейством Кауравов не удивить, им эта наука известна.
Сын Сокола набирает в грудь воздуха, ставшего вдруг горьким на вкус, и доканчивает:
— О цари, этот сын раба, не имеющий стыда, неизменно побуждает вас к совершению бесчестных поступков. Злоумный и изощренный в кознях, склонный к пороку советник пролагает путь гибели, – опомнитесь, достойные, ступая на этот путь!
Баламут вскидывает прекрасные глаза.
— Мы выслушали тебя и поняли смысл твоих слов, – это должен говорить Юдхиштхира, и посланец в изумлении смотрит на старшего из Пандавов.
Тот молчит, глядя в пол.
— Передай Дурьодхане, что наступит день, и за нас ответит наше оружие, – мягко, совсем не воинственно заканчивает Кришна.
Он почти улыбается.
— Сердце мое полно беспокойства, – скажет Улука ухмыляющемуся Дурьодхане. – Риши наперебой говорят об их ужасающей мощи, и сам Нарада возвестил, что в прошлом рождении они были божественными мудрецами Нарой и Нараяной, и он всегда видит их на самой высокой планете Вселенной, неразделимых вовеки...
— Многомудрый Нарада, – назидательно скажет Карна, – прицельным враньем слона в полете сбивает. А вы ветер гоняете ушами.
— Говорили мне, что Арджуна со своим возницей состоит в противоестественной связи, – заметит не впечатленный историей Боец. – Но что в настолько противоестественной!
— Да эти Бледнычи вечно как наступят во что-нибудь... – поддакнет Бешеный. – Хотя я, Боец, так думаю: Арджуна с возу – Драупади легче.
Дружный гогот разнесется над полем, напугав лошадей...
“Арджуна сказал:
Благодаря Твоим словам о высочайшей тайне духа, милостиво поведанным мне, рассеялось мое заблуждение. Как Ты сказал о Себе, Господь Кришна, так это и есть. И все же я хочу узреть Твой Вселенский образ”.
Что может потрясти человека, сражавшегося некогда одесную царя богов?
— Иди ко мне, – хрипло позвал Кришна, облизывая губы.
Позванный для беседы, ты и ожидал беседы. Наставления, укора, совета, чего угодно, но только не курений, возбуждающих чувственность, и обнаженного Баламута, возлежащего на леопардовых шкурах. Руки и ноги его сверкали драгоценными браслетами, на груди светилась белизной гирлянда свежих цветов, так что угасал надменный блеск алмазов в многочисленных ожерельях...
Ни дать ни взять – Вишну на листе лотоса.
Мысли растаяли и улетучились утренней дымкой, огненная пасть, подавившись Песнью, канула в нети, и слова почтения замерли на устах.