Мне дали чашку бульона.
Я подумала о том, какой я была, во что верила несколько часов назад, и это вовсе не похоже на то, что происходит теперь.
Я вылечила болотнику глаза в ту же ночь. На его счастье, у меня нашлась очанка, я растолкла ее вместе с льнянкой, сказала: «Тихо!» — и насыпала на веки. Потом вытащила занозу из пятки. Против кашля, что грохотал, как гвозди в пустом ведре, помогла мать-и-мачеха, заваренная в молоке. Я сказала:
— Пейте это понемногу на ночь, и кашель вскоре пройдет.
Нет лучше травки для груди.
Я съела немного козьего мяса, оно было вкусным. Потрескивал огонь. Моя кобыла дремала бок о бок со стреноженным конем болотников.
— Мы встречали таких, как ты, — сказал Слива.
— Таких, как я?
— Беглецов. Тех, кто скрывается. В лесах бродит много народу, за которым охотятся по разным причинам — большим и малым. — Он положил кусок козлятины в рот, пожевал. — Из-за мертворожденных детей. Из-за дикого сердца. Из-за веры.
Я кивнула:
— У моей матери дикое сердце.
— Но она не сбежала вместе с тобой.
— Нет. Потому что они бы последовали за ней. Нашли бы ее. И меня тоже.
При мысли об этом мои глаза наполнились слезами, и он, похоже, это заметил:
— Ты такая же, как и мы. Можешь считать, что это не так, но это так. Большинство наших предков расстались с жизнью в петле. Мы, как и ты, живем по законам природы — по истинным законам. Человеческие законы неправильные, несправедливые.
Я согласилась с этим, жуя.
— Мы болотники, — сказал он. — Дед мой был налетчиком, отец тоже, а я последний в роду. Но их схватили и сожгли, я знаю, что все случилось именно так, прости их, Господи. Я всегда брал лишь то, что мне необходимо, и не более того. Яйцо, ну, может, ягненка. И только у зажиточных. — Он посмотрел на меня, словно хотел увидеть на моем лице одобрение. А потом пробормотал под нос: — Нас называют убийцами, но мы не погубили ни единой души. Даже не ранили никого.
— Как Кора, — сказала я. — Ее сожгли за ребенка, который вышел из материнской утробы синеньким.
— Не ее вина?
— Нет.
Языки пламени танцевали друг с другом. Я слышала рокот в животе у кобылы, которая наелась сена.
— Торнибёрнбэнк… — сказал он. — Да, я знаю это место. Клевер. У тамошних коров самое сладкое молоко, я пил его, когда был маленьким. Горбатый мост. И то вишневое дерево…
— На нем росли отличные вишни.
Он кивнул:
— Росли. Мой брат любил их. Он все любил.
— Все дерево?
— Всю деревню. С ее толстыми коровами. С ручьем, полным рыбы. И людей тоже… — Он подбросил хворосту в огонь. — Мой брат говорил, что люди там неприветливы. Что они волком смотрят даже на своих, а воровать у злюк менее грешно, чем у добросердечных.