— Спасибо. Двенадцатая кабина?
— Да, мадам. Вон туда, прямо.
Когда они шли через толпу в зале, Джейсон держал Мари под руку.
— Я знаю, почему люди пользуются такими станциями, — сказал он, — это в сто раз быстрее, чем из гостиничного номера.
— Это только одна из причин.
Едва они подошли к будке и зажгли по сигарете, как услышали два коротких звонка внутри. Мари открыла дверь и вошла со своим блокнотом. Сняла трубку.
Несколько мгновений спустя Борн с изумлением увидел, как кровь отлила у нее от лица, и оно стало белым как мел.
Она закричала и выронила сумочку, ее содержимое рассыпалось по полу будки. Блокнот упал на полочку, карандаш переломился, с такой силой она его стиснула. Борн кинулся в кабинку; Мари почти теряла сознание.
— Лиза, это говорит Мари Сен-Жак из Парижа. Питер ждет моего звонка.
— Мари? О Господи… — Голос секретарши пропал, сменившись другими голосами в помещении. Возбужденные голоса, приглушенные ладонью, которая прикрыла микрофон. Послышался какой-то шелест, трубка перешла в другие руки.
— Мари, это Элан, — сказал первый помощник заведующего отделом, — мы тут все в кабинете Питера.
— В чем дело, Элан? У меня мало времени. Пожалуйста, могу я с ним поговорить?
Тот некоторое время помолчал.
— Я хотел бы это как-то тебе облегчить, но не знаю как. Мари, Питер умер.
— Он… что?
— Несколько минут назад позвонили из полиции. Они теперь этим занимаются.
— Полиция? Что случилось? О Господи, умер? Что случилось?
— Мы пытаемся разобраться, но, по-видимому, нам нельзя ничего трогать у него на столе.
— У него на столе?..
— Записи, пометки и тому подобное.
— Элан! Расскажи мне, что случилось.
— Да мы сами ничего не знаем. Он никому из нас не сказал, какие у него дела. Знаем только, что сегодня утром ему дважды звонили из Штатов — один раз из Вашингтона, второй из Нью-Йорка. Около полудня он сказал Лизе, что едет в аэропорт кого-то встречать. Кого — не сказал. Час назад полиция нашла его в одном из погрузочных туннелей. Ужасно, его застрелили. Попали в горло… Мари? Мари?
Старик с пустыми глазами и седой щетиной взгромоздился в темную будку для исповеди и, щурясь и моргая, стал вглядываться в фигуру в капюшоне за темной занавеской.
Зрение у восьмидесятилетнего посланца было слабое. Но ум сохранялся ясным, только это и имело значение.
— Ангелюс Домини, — произнес он.
— Ангелюс Домини, сын Божий, — прошептал человек в капюшоне, — благостны ли дни твои?
— Они близятся к концу, но они стали благостны.
— Хорошо… Что из Цюриха?
— Нашли человека с набережной Гизан. Он был ранен. Его проследили через доктора, известного Фербрехервельту. На крепком допросе он признался в нападении на женщину. Каин вернулся за ней. Это Каин его ранил.