О Господи… Так говорила Мари.
А если ты вспомнил всего лишь то, что тебе когда-то вдалбливали? Внушали вновь и вновь. Покуда все другое не исчезло… Вещи, которые тебе внушили, но которые ты не можешь пережить вновь… Потому что это не твоя жизнь.
Пот градом катился по его лицу, жег глаза, а он, вцепившись пальцами в запястье другой руки, пытался отогнать, вытеснить из сознания боль, шум и вспышки света. Он написал в записке, оставленной для Карлоса, что возвращается за спрятанными в тайнике документами, в которых его… «прикрытие». Тогда это выражение показалось ему слабоватым для такой записки и он чуть было не вычеркнул его. Но некий инстинкт велел ему оставить все как есть, это было частью… прошлого. Теперь он понял. Там, внутри этого дома, — он сам. Его личность. И независимо от того, последует Карлос сюда за ним или нет, он должен все выяснить. Должен!
Внезапно он ощутил приступ безумия. Джейсон отчаянно замотал головой, стараясь подавить порыв, заглушить звенящий вокруг, внутри него крик — его собственный крик, его собственный голос: «Забудь про Карлоса. Забудь про западню. Проникни в дом! То, что ты ищешь, там. Там все начиналось!»
Прекрати!
Какая зловещая ирония! В том доме не было никакого прикрытия, а лишь решающее объяснение, которое было необходимо ему самому. И без Карлоса оно не имело смысла. Те, кто за ним охотился, знали это и не принимали в расчет, потому они и хотели его убить. Но он подошел так близко… Ему необходимо выяснить. Ответ там, внутри.
Борн поднял взгляд и заметил, что длинноволосый водитель наблюдает за ним в зеркало заднего обзора.
— Мигрень, — коротко объяснил Джейсон. — Объедем квартал по кругу, потом вернемся. Слишком рано приехал. Я скажу, где меня высадить.
— Бумажник ваш, мистер.
Особняк из песчаника остался позади. Борн оглянулся на него сквозь заднее стекло. Безумие отступало, звуки и видения его личного ада исчезли. Осталась лишь боль, но и она, Борн знал, скоро ослабнет. Он пережил несколько невероятных минут. Все ценности исказились, порыв заменил собой рассудок, зов неизвестного оказался столь силен, что на какое-то мгновение он почти потерял над собой контроль. Больше такого допускать нельзя; в самой западне для него теперь — все. Он должен еще раз увидеть дом, изучить его. У него впереди целый день, чтобы отточить тактику, разработать план на эту ночь. Пришел черед второй, более спокойной, оценки. Потом, в течение дня, оценки станут точнее. Хамелеон, сидящий внутри него, возьмется за работу.
Однако спустя четверть часа выяснилось: что бы он ни собирался изучать, это потеряло смысл. В мгновение ока все изменилось. Движение машин еще больше замедлилось — возникла новая помеха. Перед особняком из песчаника остановился фургон, люди в комбинезонах стояли, покуривая и потягивая кофе, оттягивая начало работы. Массивная черная дверь была распахнута, в прихожей стоял начальник бригады в зеленой куртке с эмблемой фирмы на левом нагрудном кармане и с папкой в руках. «Тредстоун» разбирали. Через несколько часов ее выпотрошат так, что останется одна скорлупа! Этого нельзя допустить! Их нужно остановить!