— Со временем?
— Да, я думаю. Потому что уже установилась схема: подспудный рост — боль узнавания — восторг открытия. Вам это что-нибудь говорит?
Мари взглянула в темные усталые глаза Панова — в них был свет.
— Всем нам, — ответила Мари.
— Верно. В сущности, он — модель человеческого развития. Ведь все мы пытаемся понять, кто же мы, черт побери, есть.
Мари подошла к окну; домик стоял на побережье, позади высились дюны, вокруг — стены. И повсюду — вооруженная охрана. Через каждые пятнадцать метров стоял человек с автоматом. Он был у самого моря. Швырял плоские раковины и глядел, как они скачут по воде. Эти две недели пошли ему на пользу. Израненное тело окрепло. Ночные кошмары все еще преследовали его, иногда возвращаясь днем, но уже не такие жуткие. Он все более приходил в себя, он снова начал смеяться. Панов был прав: память возвращалась к нему. Образы, в которых раньше не было ни малейшего смысла, становились все более осмысленными.
Что-то случилось! Боже, в чем дело? Он вдруг бросился в воду и замолотил руками, закричал. Затем вдруг вскочил и побежал к дому вприпрыжку. Один из охранников встрепенулся, схватился за висящее на поясе переговорное устройство.
Он бежал по берегу, размахивая руками, взметая ногами песок. В чем дело?
Мари приросла к месту, ожидая того, что однажды могло произойти: звука выстрелов.
Он ворвался в дом, тяжело дыша, хватая ртом воздух. Глаза его были ясны как никогда. И тихо проговорил — тихо, еле слышно. Но она расслышала.
— Меня зовут Дэвид…
Она шагнула ему навстречу:
— Здравствуй, Дэвид.