— Вы все время твердили, — проговорила она тихо, — «не знаю», «хотел бы я знать». Ваш взгляд застывал на чем-то, и я пугалась. Я спрашивала вас: что это? Что вы собираетесь делать? А вы снова отвечали: «Хотел бы я знать». Боже, что вам пришлось вынести… Что приходится выносить.
— После того, что я с вами сделал, вы еще можете думать о том, что случилось со мной?
— Две разные цепи событий. — Мари задумчиво хмурилась.
— Разные…
— Общее начало, независимое развитие, с точки зрения экономики — чушь!.. Там на Лёвенштрассе, прежде чем мы поднялись к Черняку, я умоляла вас не заставлять меня идти вместе с вами. Я была уверена, что, если еще что-нибудь услышу, вы меня убьете. Тогда вы и произнесли самую странную фразу. Вы сказали: «То, что вы слышали, для меня так же бессмысленно, как и для вас. А может, даже больше». Я подумала, что вы сумасшедший.
— А я и есть в некотором смысле сумасшедший. Нормальный человек не теряет память.
— Почему вы мне не сказали, что Черняк пытался убить вас?
— Времени не было, да я и не думал, что это важно.
— Для вас нет. А для меня важно.
— Почему?
— Потому что я надеялась, что вы не станете стрелять в человека, который не попытается первым убить вас.
— Но он попытался. Я был ранен.
— Я не знала последовательности, вы мне не сказали.
— Не понимаю.
Мари закурила.
— Трудно объяснить, но все то время, что вы держали меня заложницей, даже когда вы били меня, тащили и тыкали револьвером то в живот, то в голову — видит Бог, я умирала от страха, — мне казалось, что я вижу в ваших глазах нечто. Ну, скажем, неохота. Не знаю, как это еще определить.
— Сойдет. К чему вы клоните?
— Не знаю. Возможно, дело в том, что вы сказали в «Трех хижинах». Когда к нам подходил этот толстяк, вы велели мне отвернуться к стене и прикрыть лицо рукой. «Для вашего же блага, — сказали вы. — Зачем вам нужно, чтобы он потом мог вас узнать?»
— Действительно не нужно.
— «Для вашего же блага». Патологический убийца не станет прибегать к таким аргументам. Думаю, я ухватилась за это, — чтобы самой не сойти с ума, быть может, — за это и за выражение ваших глаз.
— Я все еще не понимаю, к чему вы клоните.
— Человек в золотых очках, который убедил меня, что он полицейский, сказал, что вы убийца-зверь, которого нужно остановить, прежде чем он снова прольет кровь. Если бы не Черняк, я бы ему не поверила. Ни за что бы не поверила. Полицейские так себя не ведут: не стреляют в темных людных местах. А вы спасали свою жизнь — спасаете свою жизнь, — но вы не убийца.
Борн вытянул руку.
— Прошу прощения, но вы исходите из ложной благодарности. Вы говорите, что уважаете факты, так взгляните на них. Повторяю: вы слышали, что они говорили, — независимо от того, что вы видели и чувствовали, — вы слышали слова. Конверты, набитые деньгами, которые передавались мне в качестве гонорара за некую работу. Работу, я бы сказал, совершенно определенного свойства, и я их принимал. У меня номерной счет в «Гемайншафтбанке», на котором около пяти миллионов долларов. Откуда они? Откуда у человека со столь ярко выраженными способностями такие деньги? — Джейсон уставился в потолок. Боль возвращалась, ощущение тщетности тоже. — Таковы факты, доктор Сен-Жак. Вам пора ехать.