Почему же они вновь размахивают бумерангом? Если уже не по экономическим причинам, тогда, например, от страха перед правдой? Они очернили нас, оклеветали, еще до 1914 года, и позже еще больше. Они знают, что победители всегда правы. Боятся ли они, что мы сделали бы в данном случае то же самое? Боятся ли они, что мы могли бы тогда бить в большой колокол, рассказывая о том, что они делали в Индии, в Ирландии, в Судане, в Опиумных войнах и еще повсюду? Боятся ли они, что мы могли бы напомнить миру о Бурской войне, об ее концентрационных лагерях — слово английское — и о многих тысячах погибших там женщин и детей? Или о лорде Клайве, который привязывал бедных индийцев к жерлам его заряженных пушек, или даже о Кромвеле, который приказал массово сбрасывать ирландцев в скалистые ущелья, без оглядки на их возраст и пол?
Но откуда этот страх? Ведь обо всем этом мир прекрасно знает и без нас. Только вот в чем дело — он не говорит об этом. Считается неприличным, неуместным говорить о преступлении Англии. Это просто не элегантно, до тех пор, пока англичане и их друзья играют первую скрипку. Все же, преступления совершают только побежденные! Больше того: англичане выиграли ту первую войну с такими жертвами тоже не для того, чтобы мы выиграли ее теперь. Допустить это — так они думают — значит, согласиться, что первая война была ошибкой. То есть, для них речь идет о том, чтобы не потерять лицо. Ради этого больше, чем ради всего другого. Их прошлое принуждает их, чтобы они победили, и при этом любой ценой.
Что еще могла бы принести им эта война? Большую личную свободу? Больше уважения в мире или какую-нибудь привлекающую их добычу? Нет, ни то, ни другое! И, тем не менее, они ставят на карту их мировую империю, да еще и остаток их морского господства, и остаток их богатства. Можно было бы сказать, что они выиграли бы, во всяком случае, большую свободу действий, большую свободу дыхания. Мы были слишком близки к ним, чтобы нам позволили стать могущественными. Блокада должна была наглядно показать нам, что мы всегда будем зависеть от них, должны навсегда оставаться зависимыми от превосходства их флота. Но смогут ли они после этой войны еще позволить себе такой флот? То есть, хорошей сделкой все это вряд ли может стать для них. Об этом не может быть и речи. Речь идет об их лице, не об их совести. Совесть была бы на их месте только у нас.
— Почему не у них, — вмешался неожиданно юноша на серо-пегой лошади, — вы могли бы прочесть у Гарольда Никольсона. Как раз потому — так он говорит — что его земляки в их преобладающем большинстве были так благородно настроены, именно потому, что они стремились во всем служить добру, именно поэтому некоторым немногим пришлось вместо них служить неизбежному Злу на благо Англии. «Неизбежное Зло» — так он говорит дословно. Большая масса ничего не узнает об этом. Так она остается невиновной. Маленькое, молчаливое меньшинство берет добровольно всю вину на себя, и как своего рода моральный Винкельрид они жертвуют своей совестью ради государственных интересов. Они — посвященные. Остаток нации, огромное множество неосведомленных, спокойно спит с хорошей совестью.