— Ну ладно! — закричал он вдруг, стукнув кулаком по решетке. — Мне все равно было, останешься ты жив или сдохнешь!.. Ты доволен?.. Ты это хотел услышать? Мне было наплевать: подыхай! Я с удовольствием представлял себе, как ты там висишь и как руки у тебя мертвеют, потом становятся черными… И как ты будешь стынуть медленно, постепенно. И наплевать мне было. Мне так было наплевать, что не помешало заснуть. Я лег спать. И заснул. Мне было безразлично… Надеюсь, теперь ты доволен! — У него перехватило дыхание, и он сел там внутри.
Нет, доволен я не был. Ни капельки. Я не представлял такой степени бесчеловечности. И мне стало нехорошо.
Я снова вернулся в дом и уселся на сено. Четверть седьмого. Еще три часа ждать. Три часа, пока ужасная правда дойдет до коллег Кемп-Лора на телевидении. И кончится тем, что выкопают какой-нибудь старый фильмик, предварительно объявив: «Мы очень сожалеем, но сегодня, из-за… болезни Мориса Кемп-Лора передачи „На скаковой дорожке“ не будет».
Ни сегодня не будет, ни когда-нибудь еще. Так-то, друзья!
Стемнело и стало подмораживать. А когда село солнце, температура упала ниже нуля. Стены нежилого дома, казалось, впитывали стужу.
Кемп-Лор снова начал дубасить в дверь.
— Я замерз! — кричал он. — Здесь слишком холодно…
— Очень жаль.
— Выпустите меня! — заорал он снова.
Я неподвижно сидел на сене. Сильно болело запястье, зажатое им, когда мы боролись. И кровь снова просочилась сквозь повязку. Мне и думать не хотелось, что скажет доктор-шотландец, увидев это. Все три его подбородка затрясутся неодобрительно.
Кемп-Лор долго ломился в дверь, но выломать ее ему не удалось. И все это время он кричал, что замерз и голоден, и чтобы я выпустил его. Я не отвечал. И примерно через час крики и стук прекратились. Я услышал, как он повалился на пол и зарыдал.
Но и слушая, как неутешно плачет он и стонет, я не двигался с места. Там, в кладовой, я тоже плакал.
Стрелки часов ползли по циферблату.
Без четверти девять — когда ничто не могло уже спасти его передачу — рыдания Кемп-Лора затихли, и коттедж погрузился в молчание.
Я вышел в сад и с чувством облегчения вдохнул свежий воздух. Трудный день кончился, и звезды ярко сияли в морозном небе.
Заведя машину Кемп-Лора, я развернул ее и подъехал к воротам. Затем в последний раз обошел дом, чтобы поговорить с ним через окно. Его лицо за решеткой выглядело бледным пятном.
— Моя машина! — истерически закричал он. — Я слышал ее мотор! Вы собираетесь бросить меня здесь?!
Я засмеялся:
— Нет. Вы поедете сами. Куда пожелаете. На вашем месте, я бы отправился в аэропорт и улетел подальше. Завтра, когда прочтут эти документы, вы уже никому не будете нужны. А еще день-другой — и до этой истории доберутся газеты. Во всяком случае, к скачкам вас уже не подпустят. А в Англии вас слишком хорошо знают в лицо, чтобы вы могли спрятаться под чужим именем или сменить род занятий. А так как есть еще целая ночь, прежде чем разразится буря и люди начнут с презрением и насмешкой таращиться на вас, — вы успеете собрать манатки и смыться из страны без всякого шума.