— Ничего, — весело отвечает Горе. — Пойдем, Степа. — В казино хочу. В «Метрополь»!
— Нет, кажется, один камешек посверкивает, — наседает на черта Степа. — Вон там, в уголочке. Подсоби мне. Ты же габаритом меня, чай, меньше.
Скривился черт, ан все-таки спрыгнул со Степиного плеча, да — шмыг в стенную расщелину.
Степа же быстрехонько изъятый кирпичик на место приложил, глиной из Москвы-реки мазнул. Вот — была расщелина, а теперь нету. Чисто сработано!
— Пусти меня, Степан! — могильным голосом орет Горе. — Пусти, неблагодарная душа! Хуже будет!
Степан лишь подкрутил свои усы, да пошел к трем вокзалам, вызволять детей и жену из несчастья.
* * *
Степа не только вернул себе прежнее, а поднялся, можно сказать, в недосягаемые высоты.
Дом на Лубянке прикупил, лакеев в золотых адмиральских галунах поставил, охранников толстомордых нанял, хрустальные двери блюсти наказав.
Женушку же, верную Клавдюшку, одел от «Версаче», а детишек мал-мала-меньше у самого Славы Зайцева, или даже у Валентина Юдашкина.
Сам же Степа в японский халат с изумрудными драконами вырядился, секонд-хэнд от самого императора Хурахито. Степа его через торговых «жучков» добыл, буквально вырвав его из рук Абрамовича.
И вот ходит Степа весь в драконах, жареный миндаль грызет, саке не пьет, лишь иногда стопочку водочки «Молодецкой» примет, для полного ощущения счастия и услады.
Тут, прослышав о невероятном братишкином шике, Ванютка меньшой к нему наведался.
Стоит, жадно озирает мраморные залы с барельефами каких-то крылатых героев с копьями да щитами, а у самого от недоумения и злости аж зубы клацают.
— Откедова сие? — спрашивает.
Не стал по русскому обычаю Степа скрытничать, за чаркой «Молодецкой» поведал о горе-злосчастии, о самоцветах Берии, о торговых жучках, и халате от самого Хурахито.
Не дослушал тут Ваня Степиной исповеди, вскочил из-за мирного стола, кинулся прочь из хором белокаменных, матюгнул на ходу охранников толстомордых, требующих пропуск с хозяйственной подписью, да и прямиком, обезумевшим лосем, понесся к заветной кремлевской стеночке.
* * *
Простукал Ваня стеночку, нашел заветный кирпичик, освободил беса.
А тот, тварь косоглазая, как запрыгнет ему на плечи, мохнатыми ножищами шею белую сдавил.
— Попался, злодей окаянный, — визжит Горе. — Замуравить меня порешил?!
Ваня, чуть нервничая, объяснил черту свою освободительную миссию, а Горе и слушать не хочет.
Пришли они к Ване домой, и тут-то Горе развернулось во всю свою поганую плоскость.
Даже тошно рассказывать.
В самое короткое время Ваня потерял все.
Нефть свою перебросил через Осетию, зачарованный увещеваниям окаяшки, а там война.