Госпожа удача (Чигиринский) - страница 41

— Хочу быть подпоручиком, — вполголоса пропел он. — Хочу быть…

— Подполковником, — машинально поправила Тамара.

Он покачал головой.

— Подпоручиком. Под хочу быть поручиком…

Тамара засмеялась, провела рукой по его груди.

— Это какое-то двусмысленное предложение…

— Это уже совершенно недвусмысленное предложение.

— Если бы у тебя на груди росли волосы, я бы вцепилась в них, и ты бы не хватал меня за попу так нагло.

— Тебе надо было познакомиться с Князем. Когда он чешет грудь, слышно в соседней палатке. Звук такой, будто медведь продирается через малинник.

Она представила, снова расхохоталась…

— Почему ты меня смешишь?

— Мне нравится, как ты смеешься. Заметь, я постепенно приближаюсь к своей стратегической цели. Ты уже сверху…

— Не дождешься!

— Посмотрим.

— Ты можешь думать о чем-нибудь другом?

— Конечно. На Восточном контрфорсе Лхоцзе есть лавиноопасный участок. Его можно обойти, но это — триста метров по вертикальной стене. Лазанье на высоте — дело проблемное, и я думаю, что лучше…

— Замолчи, или я выщипаю твою бороденку по волоску.

— Как ты непоследовательна…

…Шалфей, шелк, шепот…

***

Ну, вот мы и здесь, — в стерильно-чистой, просторной, хоть конем гуляй, ванной комнате отеля «Шератон». Верещагин чувствовал себя гунном, по ошибке попавшим в римские термы. Сидит гунн на краю ванны и снимает острейшим двойным лезвием варварскую бороду, стремясь соответствовать окружающей обстановке. Сегодня он наденет форму легионера… В том-то и закавыка, господа, что может и не надевать. Ибо сквозь дверь, сквозь балконные двойные рамы он слышит неумолчный басовитый гул и отлично понимает значение этого низкого звука, опустившегося на сонный утренний Севастополь с небес.

Сеанс добровольной пытки — протирание одеколоном после бритья. Из зеркала смотрело почти незнакомое худое лицо. Посмотрите на это лицо и скажите — способен ли его обладатель на что-либо выдающееся? Да полноте, господа, это же Артюха Верещагин, звезд с неба не хватает, считает месяцы до отставки, потому как одержим дурацкой мыслью — нечувствительно превзойти историю. Но лямку тянет исправно, солдатики и унтера считают его командиром не то чтобы очень хорошим — правильным. Стрелок отличный, в рукопашной не ахти, но удар держит неплохо, на том и выезжает. Такими исконно офицерскими развлечениями, как выпивка и карты, пренебрегает, и поэтому полезных контактов не завяжет и никогда карьеры не сделает. Хотя мог бы… Что с него взять — интеллигент, чудак. И мало ли что он там думает про Общую Судьбу — а что он может? Да будь он хоть Юлий, мать его так, Цезарь — что может один человек против огромной империи, с которой в единодушном порыве желает слиться маленькая нахальная республика, где он имел глупость родиться?