Намного позже, когда Сесили лежала, окутанная теплом его тела, и оба, утолив страсть, пребывали в полудреме, она спросила:
— Хочешь о нем поговорить?
Лукас устало вздохнул. Сесили почувствовала, как этот вздох прошел по его телу. Некоторое время он молчал, выводя пальцем круги на ее спине, потом сказал просто:
— Он был моим младшим братом. Я до сих пор помню его детский голос, помню, как он упрашивал, чтобы я взял его покататься вместе со мной на моем пони. Мне тогда было лет семь, а ему четыре года. Он всегда просил меня взять его с собой.
Сесили ничего не сказала, только обняла Лукаса. От боли за мужа у нее ныло сердце.
— Я его любил. — Теперь Лукас говорил тихо, словно, если он будет произносить эти слова громко, его горе каким-то образом усилится. — А теперь его нет.
Сесили кольнуло чувство вины, но она попыталась его заглушить. Хотя Лукас в пылу страсти шептал ей слова любви, она была не в состоянии сказать ему то же самое. Сейчас, чувствуя его ранимость, она хотела заверить мужа, что разделяет его чувства, но что-то мешало ей это сделать. Отчасти ее удерживало сознание, что если она отдаст Лукасу свое сердце, то это когда-нибудь может привести ее к такой же скорби, какая сейчас терзает мужа.
Он спрятал лицо на ее плече, и Сесили почувствовала на своей коже влагу его слез.
— Ну почему, — прошептал Лукас дрогнувшим голосом, — я не мог просто дать ему покататься на этом чертовом пони?
Сесили повернулась и поцеловала его. Это не был страстный поцелуй, это был поцелуй-утешение. Она надеялась, что этого достаточно. Потому что это было все, что она пока могла ему дать.
Следующая неделя прошла в делах и заботах: нужно было получить от полицейских с Боу-стрит документ о том, как, по их подозрениям, умер Уилл, и передать его матери и вдове. Потом супруги Уинтерсон ездили в поместье Уинтерхейвен в графстве Кент для организации заупокойной службы и похорон Уилла.
После той ночи, когда Лукас потерял самообладание и выдал, как велико его горе от потери брата, он снова стал держаться вежливо, но несколько отстраненно, как держатся до того, как они обнаружили тело Уилла. Он вставал до рассвета, чтобы вместе со стюардом отправиться в поездку по имению, и возвращался домой почти перед самым ужином.
Как-то утром, через неделю после похорон Уилла, Сесили сидела за переводом Геродота. Подняв голову, она увидела, что на пороге ее личной гостиной стоит Лукас.
Он был одет для поездок по сельской местности — в кожаные штаны и плащ свободного покроя — и выглядел этаким сельским джентльменом до мозга костей. С тех пор как Сесили впервые его увидела, нога Лукаса окрепла. Он уже не хромал, как тогда, когда ранение помешало ему танцевать на балу у Бьюли, а лишь едва заметно припадал на эту ногу. И был самым красивым мужчиной, какого только Сесили доводилось видеть.