Читающий начинал на низких нотах, потом его голос звучал почти фальцетом, а в конце фразы — опять понижался. То, что он читал, было похоже на стихи или слова песни, и казалось, каждую новую строфу он читает, немного меняя тональность, все больше и больше нагнетая напряжение и не делая пауз. Голос как будто существовал отдельно от него.
Люди в комнате слушали, закрыв глаза.
Рядом с помостом, ближе всех к читающему, находился светловолосый мальчик лет двенадцати, единственный в комнате, кроме Хикса и Мардж, не мексиканец. Мальчик смотрел на чтеца с широкой улыбкой, но это была улыбка зрителя, а не человека, причастного к церемонии.
Мардж разглядывала его. В этот момент он обернулся к ним, с удивлением улыбнулся еще шире, встал и стал пробираться к ним сквозь толпу.
По мере того как он приближался, внимание людей в комнате обращалось на них. Мардж вообразила, что люди чуют следы героина в ее крови.
Мальчик вывел их на солнце. В руке он держал выгоревшую ковбойскую шляпу и, оказавшись на улице, небрежно надел ее, сдвинув на затылок.
— Как поживаешь, бездельник? — спросил Хикс.
— В последний раз, когда мы виделись, — сказал мальчишка, — ты приезжал ловить форель.
— Это правда, — сказал Хикс Мардж. — Где твой старик?
— На горе.
Хикс посмотрел вокруг:
— Вижу, весь народ здесь.
— Да, — кивнул мальчишка. — Вы как раз поспеете к фиесте.
Они вернулись к джипу, и Хикс взял из машины рюкзак и вещмешок, в котором лежала разобранная М-16. Рюкзак он надел, а мешок повесил на одно плечо.
— Познакомься, это Кейджелл[79],— сказал он Мардж. — Кейджелл, это Мардж.
Ей надоело видеть все время улыбку мальчишки; в ней было что-то от непременно блаженной встречной улыбки хиппи, от бездумной открытости души другой душе. На детском лице такая улыбка ее раздражала.
— Пошли повидаемся со стариком, — сказал Хикс.
Они зашагали по проселочной дороге к подножию горы, мимо останков машин и вигвама, где виднелся клочок земли, а на нем грядки овощей с почернелыми листьями, чахнущих от тесного соседства колючих сорняков и кустарника. Огородишко был окружен низко натянутой колючей проволокой от цыплят.
— Боже, — воскликнул Хикс, — огород Салли!
— Да, сэр, — откликнулся Кейджелл.
— Проволока натянута даже под землей, — сказал Хикс Мардж. — Чтобы крысы-гоферы не могли пробраться.
Мардж устало кивнула.
— Многие гоферов травят. Но было время мира и любви, и все живое было свято для нас. — Он обернулся к мальчишке. — Помнишь те деньки?
— Не знаю, — ответил Кейджелл.
— В конце концов кто-то напился — уж не помню кто, — спустился сюда с ружьем и перестрелял всех гоферов, какие попались.