Он остановился и смотрел, как дрожат горы впереди.
— Знаешь, что там? Дерьмовые людишки всех цветов кожи наперегонки дрочат друг дружке. Мамаша, Папаша и Братец с Сестричкой — две сотни миллионов подонков в огромных машинах. Трусов и чистюль. Злобные, тупые и алчные, они отымеют тебя смеху ради, они желают, чтоб ты сдох. Если ты не лучше их, можешь с тем же успехом и заправиться. Если не умеешь постоять за себя, отойди в сторону, не торчи там, чтобы, проезжая мимо, они не плевали на тебя, не доставляй им такого удовольствия.
Не обращая внимания на боль, он снял с плеча винтовку и упер прикладом в бедро.
— Только ударь меня, ты, грязная свинья, и я убью тебя. Иди на мост и задай им жару, прикончи ублюдков.
— Я убью тебя! — завопил Хикс.
— Рэй, — сказала мать, — не сходи с ума. Лучше попробуй еще раз, может, тебя стошнит.
— Это не я, ма. Это сделал другой мальчишка, я видал.
О черт, да не скули ты так. Унижаться — последнее дело.
В исправительном заведении он и в тринадцать лет еще мочился в штаны. Приходилось тайком носить с собой мокрые трусы — кинуть их в стирку он боялся, потому что на них была его метка. Прятать под матрасом, а потом то же самое со второй парой. О боже, обе пары мокрые, меня просто убьют.
Кошмар.
Как тот ниггер, который чистил обувь в подвальном туалете огромного ресторана у джексонвиллской гоночной трассы. Совсем старик. Всякий раз, как пьяный посетитель спускался вниз, на лице старого негра появлялась широченная улыбка. На какую он только был способен. Чем пьянее был тип, спускавшийся отлить, тем шире раздвигались толстые губы, показывая лошадиные зубы.
Улыбался всегда. Черт, а может, он прикалывался.
— Что смешного, парень?
Нет — этого не прощают, никому, когда нагоняют такого страху. Ни один человек не простит, когда его так испугают.
Там, на Висконсин-авеню, в немецком католическом храме был священник с круглой головой, и однажды они с матерью зашли в храм попросить подаяния. Болван кинул им на стол полдоллара, так что они пошли на Северное авеню, съели мороженое и посмотрели «Крестоносцев»[109]. Осаждавших Иерусалим.
Спасибо за кино, фриц, твоей-то жирной жопы тут сейчас и не хватает.
Господи, подумал Хикс, от этого только еще больнее.
Дитер. Достал его там, на горе. Огонь по своим. Ничего не было слышно, только смотрел, как он себя ведет. Он сам напрашивался. Скулил и унижался.
И те люди. Мардж.
Помни, ради чего все это. Помни, чего ты хочешь, иначе никакого проку. Иногда помнить — это работа.
Равнодушие к результатам действия — это дзен. Это для стариков.