Сатанинская игра.
Его мать была там судомойкой. Она рассказывала, что еду там солят селитрой.
Соль жгла глаза, а небо было еще ослепительнее. Некуда смотреть.
Где-то там был ребенок, с которым он едва не столкнулся этим утром в лесу, — ребенок, которого хлестнули по пальцам колодой карт. Он сразу понял, что этот ребенок представляет для него самую большую опасность, что такого он не выдержит.
Ребенок, ставший другим, выдумывавший всякие истории, — ушлый мальчишка, картежник. Все они там, в приюте Бута, выдумывали истории, все рассказывали небылицы о себе. И мальчишки, и девчонки.
Малец шел рядом с ним, и от этого ему было плохо, он сам чувствовал себя маленьким.
— Что ты делаешь?
— Да вот, просто иду себе.
— У моего отца тоже есть такая винтовка.
— У тебя нет отца, а если бы и был, у него бы не было такой винтовки.
— Он купил мне ружье двадцать второго калибра и показал, как стрелять. В первый раз я от отдачи чуть не упал.
— Двадцать второй калибр стреляет без отдачи. Что, нравятся ружья?
— Нравятся. Они красивые. Я с запада. Из Техаса. Я наполовину команчи.
— Ты из Блумингтона, штат Индиана, — потом Милуоки, дальше Омаха и, наконец, Чикаго. Ты никогда не видел индейцев, кроме как на пятицентовике. Меня не проведешь. Как ты можешь так врать?
— Никто не называет меня вруном.
— Нет, называют. Все время называют. Подожди, пока не повзрослеешь, тогда все оружие будет твое, вся дурь и все женщины.
— Я не прочь. Хочу пойти на флот, в морскую пехоту.
— Так и получится, поверь мне. В исправительных школах так заведено, и ты пойдешь в долбаные морпехи, хочешь ты того или нет. Воспитатель будет стыдить тебя и заставит это сделать. Когда окажешься на Пэррис-Айленде[108], узнаешь других ребят из исправительных заведений, потому что они все воры.
— Я хороший вор.
— Ну-ну, — сказал Хикс, — не надо, только салаги хвастаются. От салажьих привычек избавишься, когда попадешь на корабль. Больше помалкивай и учись у других. Учись у японцев, они самые невозмутимые люди в мире.
Как он и боялся, его начало знобить. Бок болел так, словно его ранило только что.
— Я знаю тебя, — сказал Хикс. — Хотелось бы не знать, но знаю. И хватит унижаться и скулить. Смотреть противно. Вот почему я не хочу, чтобы ты был здесь сейчас.
Он шел опустив голову и глядя на полотно дороги, на шпалу за шпалой, — это помогало двигаться.
— Во-первых, это делает тебя слабым. Во-вторых, всем плевать на тебя. Ну кому ты станешь жаловаться? Людям? Им все равно. Посмотри, малыш, где мы, — мы идем по соли, никто не вытащит нас отсюда, кроме меня. Люди находятся на другой стороне этой сволочной пустыни, этих идиотских гор, и нам не нужен никто из этих сукиных сынов.