«Спасал Еременко», — шепнул, подкрепляя условную пометку «к.ш.», начальник сборов, знавший Кулева, как и многие, понаслышке. Собственно, спас Еременко, раненного осенью сорок первого года, летчик Павел Кашуба, посадивший свой самолет километрах в семи от фургона с рацией РСБ, где дежурил Степан, так что радист и пилот даже не встречались. За спасательным рейсом, однако, за его перипетиями и последствиями Кулев следил пристально и ревниво. Узнав, что Кашуба на пути к дому восстанавливал ориентировку тринадцатым способом, то есть опросом местных жителей, Степан думал: «Я бы так не оплошал!» Когда дошло до него, что Еременко выхлопотал своему спасителю квартиру в Москве, на Ленинградском шоссе, в одном доме с известным писателем Симоновым, Степан сокрушался: «А мог бы мне!» Сюжет с генералом пользовался у слушателей большим успехом, драматичная история всех увлекала. Он рассказывал ее изредка, к подходящему случаю, совершенствовал, оттачивал детали. Понемногу эпизод под Борщевым в его устах менялся: летчик Кашуба сходил со сцены, а на первое место выдвигался штурман Кулев. И теперь, полтора года спустя, в дивизии, говоря о Кулеве, мало кто не добавлял: «Тот, который спас Еременко…» Этот развернутый эпитет, дошедший до армии, и пустил в ход начальник сборов, чтобы поддержать Кулева.
«Александра Ивановича? — живо отозвался флаг-штурман, слегка склоняясь в сторону инспекторов-полковников: не угодно ли, товарищи, каков орел? — Шумная баталия! И „Красная звезда“, помнится, выступала… Послушаем! — предложил инспекторам флаг-штурман. — Александр Иванович специально заходил к командующему, делился впечатлениями…»
Кулев обмер.
«Специально заходил… делился…»
Не о Кулеве же рассказывал Еременко! И флаг-штурман, надо думать, знает, как действовал удостоенный звания Героя летчик, вывозя генерала. «Повинную голову меч не сечет, — решался Кулев на признание. — Бес попутал… сам не пойму…»
Ни жив ни мертв, со взъерошенным загривком, стоял пунцовый Кулев перед высоким синклитом. «Было дело… как бы это… да…», — бормотал он, потупившись; его седые реснички, создававшие впечатление разноцветных глаз, придавали лицу штурмана жалкое, потерянное выражение, признание с языка Кулева не шло. Экзаменатор, приняв лепет боевого штурмана за смущение скромницы, не утерпел и сам принялся пересказывать инспекторам узнанную от командующего ВВС историю, где героем выступал уже не летчик, тем более не радист, а раненый генерал, руководивший войсками с носилок.
Контрольного вопроса, который поставил бы все точки над «i», флаг-штурман Кулеву не задал: завтра у штурмана – боевая работа. Улыбкой ободрил старшего лейтенанта. Полковники, держась курса, взятого кормчим, учтиво помалкивали.