Он повторил, как прежде, настойчиво:
— Что сказать? Что предотвратить?
— Сказать, что должен быть другой способ… пристойный способ… разойтись… без того ужаса — ужаса ехать с женщиной…
Он воззрился на нее, а потом рассмеялся. Кровь бросилась ей в лицо. Он смеялся знакомым звонким смехом, и это причиняло боль. Какое право он имеет в такой момент смеяться как прежде?
— Прости; но, боюсь, другого способа нет. Никакого, кроме одного, — поправился он.
Она резко вскинула голову:
— Какого?
— Чтобы этой женщиной была ты… Дорогая моя! — Он перестал издевательски улыбаться, подошел, взял за руки. — Дорогая моя, неужели ты не видишь, что мы оба чувствовали одно и то же в одно и то же время. Ты лежала без сна всю ночь, так ведь? Я тоже не мог заснуть, все думал. Каждый раз, когда били часы, я говорил себе: «Она тоже это слышит». И встал до света, собрал чемодан — потому что решил, что ноги моей больше не будет в той ужасной гостинице, где я жил, как в аду, последние три дня. И я поклялся себе, что уеду с женщиной первым же поездом, — и это я намерен сделать, дорогая.
Она стояла перед ним, онемев. Да, онемев: это было самое худшее! Потрясение было слишком велико, она едва понимала, что он говорит. Вместо этого отметила, что снова оторвана кисточка на шторе (ох эти дети!), и смутно думала о том, не случится ли что с багажом в ждущем такси. Рассказывают, всякое случается…
Его голос вновь дошел до ее сознания.
— Сюзи! Послушай! — умолял он. — Ты сама должна понимать, что это невозможно. Мы женаты — разве это не единственное, что имеет значение? О, знаю… я вел себя как скотина: проклятый высокомерный осел! Ты б его так не отлупила, как я его лупил! Но не это главное. Главное, что мы женаты… Женаты… Разве это что-то не значит для тебя, что-то… незыблемое? Я и не мечтал о таком… что будет именно так. Все, что я могу сказать, — это то, что, по-моему, люди, которые не чувствуют этого, не женаты по-настоящему… и им лучше расстаться, намного лучше. Что же до нас…
Она выдохнула сквозь слезы:
— Это то, что я чувствовала… и то же самое сказала Стреффу…
Он стиснул ее в объятиях:
— Дорогая! Дорогая! Ты сказала ему?
— Да, — задыхаясь, проговорила она. — Вот почему я живу здесь. — Она помолчала, потом спросила: — А ты сказал Корал?
Она почувствовала, как его объятия ослабли. Он чуть отстранился, но продолжал обнимать ее, хотя и опустил голову.
— Нет… я… не сказал.
— Ник! Но тогда?..
Он снова прижал ее к себе, возмущенный:
— Тогда что? Что ты имеешь в виду? Да какая разница, сказал или не сказал?
— Но если ты сказал, что женишься на ней… — (И все равно в ее голосе звучали серебряные колокольчики.)