— Чем это опасно?
— Я должна сходить за доктором. — И медсестра быстро покинула палату.
Вскоре после ее ухода Маккейл открыла глаза, но на меня не смотрела и ничего не говорила.
— Микки, ты не можешь уйти, оставив меня. Я не смогу без тебя жить.
Она молча глядела на меня.
— Ну почему я тогда тебя не послушал? Если бы я остался дома, как ты просила, мы бы сейчас не находились здесь.
Маккейл стиснула мне руку настолько, насколько позволяли покидающие ее силы. У меня по щеке скатилась слеза, которую я незаметно стер. Я смотрел в лицо Маккейл.
— Микки, какая твоя вторая просьба?
Она молчала.
— Ты просила выполнить две твои просьбы. Какая вторая?
Маккейл проглатывала скопившуюся слюну, затем ее губы дрогнули и слегка шевельнулись. Я вновь приложил ухо к ее губам.
— Что, дорогая?
— Живи, — выдохнула она.
Я невольно отпрянул. Маккейл закрыла глаза. Вернулась медсестра. С ней пришел дежурный врач.
— Отойдите, пожалуйста, — произнес он.
Врач спросил, разрешаю ли я сделать жене внутривенный укол. Я кивнул. После укола врач ввел ей в рот вентиляционную трубку и протолкнул в горло. Мои мысли перемешались. Происходило то, чего ни в коем случае не должно было происходить. Точной последовательности событий я не помню. Это походило на сон, где не ощущаешь течения времени. Фразы, которыми обменивались врач с медсестрой, повисали в пространстве.
— У нее шок…
— По-прежнему падает…
— Сердцебиение продолжает нарастать…
Количество медиков в палате возрастало, и все они занимались какими-то делами. Вскоре у Маккейл изменился ритм дыхания. Вдох давался ей с заметным трудом, а между вдохом и выдохом возникала тревожная пауза.
— Дыхательная недостаточность.
А затем послышался самый страшный из всех звуков. Прерывистые «бип-бип» сменились однотонным, пронзительным сигналом.
— Остановка сердца.
Врач лихорадочно принялся массировать грудную клетку Маккейл, потом схватился за пластины дефибриллятора.
— Выключите этот вой! — крикнул он медсестрам.
Визг смолк. Врач продолжил массаж грудной клетки.
Через семь минут все закончилось. Моя любовь покинула этот мир в сорок восемь минут первого ночи.
— Я люблю тебя, Микки. И всегда буду любить, — успел я сказать.