— Попросите дядю, — также шепотом ответила Зельда. Схватила своего Вергилия с дивана, где он валялся, и торопливо убежала наверх.
6
Ночь была темная. Черная, плотная завеса тумана мешала разглядеть что-нибудь. Зельда в своей ночной сорочке в складочках встала на колени у открытого окна. Можно было подумать, что она молится. Но она не умела молиться. За всю свою жизнь она один единственный раз была в церкви, когда одна из ее маленьких подруг в Бэкерсфильде затащила ее в католический храм поглядеть на крестины. Зельда ничего не знала о религии, о боге. Мэтиа иногда бормотала что-то вроде молитв, крестилась, но Зельда не обращала на это внимания. И сегодня, стоя на коленях в позе молящейся, она думала только о предстоящих в ближайшие дни волнующих событиях. Катанье с Джерри Пэйджем в Парке, танцевальный вечер, поездка с доктором в театр! Она трепетала от ожидания новых ощущений, захватывающих, изумительных! Она, Зельда Марш, на пороге нового, неизвестного мира. Что готовит этот мир Зельде Марш? Что может Зельда Марш дать этому миру? Она радостно вздохнула и с чувством блаженного довольства прилегла головой на свою гладкую полную руку.
1
Майкл Кирк жил со своей матерью неподалеку от дома Бэрджессов, в маленьком коттедже между бакалейной лавкой и китайской прачечной.
Миссис Кирк, мать Майкла, давала уроки музыки. Она слыла не только прекрасной учительницей, но и лучшей музыкантшей в городе, и все известные певцы, приезжавшие в Сан-Франциско, наперерыв приглашали ее аккомпанировать им. Живая, деятельная, миссис Кирк была женщина с энергичным лицом и тронутыми серебром волосами. Она овдовела много лет назад, и сын ее, Майкл, был для нее всем в жизни.
Майклу было шестнадцать лет. Он оставил школу, чтобы изучать живопись и ваяние в частной студии, так как у него были задатки художника и мать усердно поощряла их.
— Мне так хочется надеяться, что ты проявишь способности в какой-нибудь области искусства, Майкл, — говорила она. — Ведь это такое счастье, когда можешь заниматься тем, что тебе по душе, и необходимость зарабатывать свой хлеб не становится проклятием!
— Да, конечно, мамочка, — с готовностью соглашался Майкл. Он и теперь всегда во всем соглашался с матерью, как в детстве, когда она наряжала его в бархатные костюмчики с кружевными воротниками и терпеливо завивала каждый вечер его белокурые волосы. Майкл обожал свою мать.
Хорошо сложенный, хотя и невысокого роста, он, по какой-то непонятной причине, казался однако слабым и хрупким. Может быть, это впечатление создавало его лицо, нервное, выразительное, по которому легко было угадать его впечатлительность и застенчивость. Он часто улыбался прелестной детской улыбкой и тогда все лицо оживлялось, сверкали ослепительные зубы, глаза превращались в две узенькие щелочки, так и искрившиеся весельем. Майкла любили все, в нем было что-то, сразу внушавшее симпатию. Он был добрый и любящий мальчик.