— Я опоздаю, Джордж, пропусти меня!
Она отстранила его и вошла в кэб. Резко шепнула Миранде, сидевшей уже внутри:
— Закройте дверцы, скорее!
— Послушай, Зель, если нельзя ни сегодня, ни завтра — пусть через неделю, две, когда хочешь…
— Поезжайте! — крикнула она кучеру. Завизжали колеса, кэб двинулся и помчался по занесенной снегом улице.
Зельда откинулась на жесткое кожаное сиденье, закрывая глаза рукой.
— О… боже! — вздохнула она в изнеможении. Бремя жизни начинало ей казаться слишком невыносимым.
2
На следующий день на всех улицах усердно чистили, сметали, соскребали лед и снег, мешавшие движению. Но подле больницы Св. Игнатия чистка была уже окончена, и Тони без всякого затруднения подкатил к подъезду.
С розами в руках Зельда поднялась по широкой деревянной лестнице на второй этаж и на цыпочках подошла к комнате Майкла. На ее осторожный стук монахиня вышла в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. Они заговорили вполголоса.
— Как он себя чувствует, сестра?
— Мне кажется, лучше. Сейчас он задремал.
— А ночь как провел?
— Я не успела спросить сиделку. Но кашляет он значительно меньше и выглядит лучше.
— Слава богу. Мне, пожалуй, лучше его не беспокоить, как вы думаете?
— Пожалуй. Дуайт был сегодня и просил вас позвонить или зайти к нему.
— Хорошо, я заеду на обратном пути.
Из-за прикрытой двери донесся знакомый лающий звук кашля. Монахиня, а за нею и Зельда вошли в комнату.
Майкл был выбрит и впадины на щеках теперь особенно бросались в глаза. Но он смотрел веселее, бодрее, как отдохнувший человек. Легкий румянец тронул его бледную кожу. Впрочем, может быть, это лихорадка оставила свой след. Кашлял он реже.
Когда он увидел Зельду, в глазах его вспыхнул теплый огонек.
— Как дела, Майкл?
— Хорошо. Гораздо лучше, — ответил он шепотом, со счастливой улыбкой. Зельда пристально всматривалась в его лицо. Что-то новое было в нем, какая-то просветленность. И еще. Может быть оттого, что он был умыт и чисто выбрит, а возможно — от его белой сорочки — но теперь он больше походил на того мальчика, который жил в ее воспоминаниях.
— Ты ужасно добра ко мне, Зельда, — Майкл взял ее руку в свою.
— Милый, я сделала только то, что всегда делаешь для старого, любимого друга.
— Не знаю, что было бы со мной, если бы не ты. Мне некого было позвать, а сам я ничего уже не мог… На площадке рядом жил поляк, художник, знаешь, один из этих сумасшедших, которые рисуют все шиворот-навыворот. Я кое-как объяснил ему, куда отнести письмо. Я знал, что ты приедешь.
Длинная речь утомила его. Он закрыл глаза, но по-прежнему не выпускал ее руку. Она смотрела на его обкусанные ногти, на сорванную местами кожу… Да, эти бедные, обезображенные руки крепко держали ее сердце. Осторожно, стараясь не потревожить Майкла, она села на стул сиделки, и они долго оставались так, рука в руке, — он лежа с закрытыми глазами, она — не отрываясь взглядом от его изможденного, постаревшего раньше времени лица.