В глубине души Зельды жила уверенность: она предназначена Майклу судьбой. Она может дать ему больше, чем он ей. У нее было все, что недоставало ему: смелость, решительность, сила воли, бесконечное терпение и способность к самопожертвованию в любви. Майкл, любящий, нежный и милый, был артистом не только по профессии — он не был создан для жизненной борьбы. Мать избаловала его, всегда грудью закрывая от лишений, помогая ему стать тем, чем он стал. Но Зельда даже недостатки его любила. Он слаб, — зато она сильная, и ей больше ничего не нужно, только бы ей позволили быть ему опорой, какой была до сих пор ему мать. Таков уж Майкл: люди всегда будут его баловать и нянчиться с ним. Люди, да. Но жизнь? Жизнь — жестока, требовательна, неумолима.
Три четверти четвертого. Тревога начала закрадываться в душу Зельды. Майкла все не было. Когда часы показали четыре, она медленно поднялась и, с трудом передвигая ноги, направилась к выходу.
На следующий день ни строчки от него. Но она все-таки снова пошла в читальню в обычный час их встречи и сидела там, надеясь, что он вот-вот войдет. То же повторилось и на второй, и на третий день. Майкл не приходил и не присылал вестей.
Это было тяжелым ударом для Зельды. Серая тень заволокла ее жизнь. Бойльстон с беспокойством замечал, как дрожат ее руки и губы, как туп и неподвижен ее взгляд. Она не слушала, не замечала его, он для нее как будто не существовал, и только, когда он осмеливался дотронуться до нее, она с яростью дикой кошки обращала к нему сверкающие глаза и, стиснув зубы, судорожно сжимала кулаки.
Дни шли за днями. Дождь прекратился и солнечное сияние заливало золотом город. Холмы над бухтой зазеленели, улицы оживились и в корзинах продавцов ярко запестрели цветы. Парки наполнились нарядными гуляющими и няньками с детьми, по мостовой засновали переполненные автомобили.
В воскресенье днем ясная, солнечная тишина царила на пустых улицах. Обыватели уезжали отдыхать за город. Только стук одинокого экипажа раздавался порою на мостовой. Зельда, нарядно одетая, не торопясь шла по тротуару. Дойдя до угла Сакраменто-стрит, она остановилась со сжавшимся сердцем. Потом медленно перешла улицу, направляясь к маленькому домику. Вот уже и овощная на углу, потом забор, садик и, наконец, дверь, у которой она так часто звонила, приходя на урок музыки. Шторы опущены, все заперто. На окне записка: «Сдается с мебелью».
Она довольно долго стояла неподвижно, потом вдруг толкнула калитку… Среди темной зелени нашла несколько запоздалых фиалок, последним взглядом окинула все вокруг и медленно пошла обратно на Маркет-стрит…