Что значит — «отец умер»? Есть вечная жизнь? Не живут ведь те, без кого мама не жива. Не только сами совсем умерли, но и маму умертвили.
Или это и есть любовь: умирает один, и сразу гибнет связанный с ним человек!
Наступит день, и мама умрёт. И Мага. И Любим. И он.
Помчался прочь от своих мыслей. Обжигал ветер лицо, ширилось в нём пустое пространство. Вот что такое смерть.
— Нет! — закричал он. — Не хочу! Бог, верни папу! Бог, не забирай маму, Любима, меня! Не хочу!
Куда бежал сначала, куда потом, как снова очутился в степи, не помнит: его била дрожь…
В ту ночь не мог уснуть.
На цыпочках под ровное дыхание Любима выскользнул из их комнаты, подошёл к материной. Щель. Тусклый свет. Мама читает. Снова не сам, какая-то сила подвела к матери.
— Ма, я хочу сказать тебе спокойной ночи, — пробормотал он. — Ты только не умирай. Ты только береги себя.
Мама села в кровати, взяла его руку в обе свои и долго держала.
— Тебе тоже спокойной ночи, ты тоже береги себя.
Последнее перед сном: мамина хрупкая фигура на коленях перед человеком, распятым на кресте.
С этого дня он желал маме и Любиму спокойной ночи, а утром — доброго дня.
Он не умрёт. И сделает так, чтобы не умерли все его родные. Страх смерти тает в закате.
Ранние сумерки причудливо меняют реальность. Ему кажется, несёт его в себе облако, ветер, серо-мутный цвет подступающей ночи, звёздный свет — луна, наконец, размела облака. Несёт то в одну сторону, то в другую, крутит на месте, взмётывает вверх, низвергает к драчливым колючкам. Он пытается вслух кричать слова. Стихи не получаются. Внутри пусто.
— Господи, помоги! — шепчет он.
— В левую или в правую? — громко спросил Ярикин.
И повисла тишина, в которой ни муха не летит, ни мышь не шуршит. Мёртвая тишина. Не живут в этой комнатной ловушке ни мухи, ни мыши, ни даже пауки.
Будимиров кивнул. Ярикин встал. И сразу шагнули к Колотыгину и встали с обеих сторон бойцы Возмездия.
— Назад! — рявкнул Будимиров. — Эт-то что за самоуправство?! — И, когда Ярикин сел, а бойцы заняли свои места, сказал: — Ты противоречишь сам себе. Человек умирает, а заводы стоят! Я вижу, ты привык агитировать против меня. Похоже, в самом деле, возглавляешь организацию!
К чему продолжать этот нелепый, противоестественный разговор — в расход бунтовщика, и дело с концом!
Сбивает улыбка Колотыгина.
Лихорадочно перелистывает тощее «дело».
— Какая организация? — пожимает плечами Колотыгин. — Я — один. И могу отвечать только за себя. Борюсь ли? Не знаю, как это назвать. Пишу свои записки.
— Где публикуешь?
— А где можно? Для себя пишу.