— Так он… ну видись ли… все это мне отп’атит.
И голову с меня, как кочерыжку, скатит! — произносил он голосом Вицина, с ужасом показывая на грозного Ратманова, и это тоже встречалось аплодисманом.
В финале Ратманова изгонял идиот Дурдуран (а ведь пророчество, подумал Окунев), а Слюняй шел под венец с басовитой дылдой Подщипой, так боявшейся забыть текст, что произносила она его безо всякого смысла, отбарабанивая, как пионерский монтаж.
Спектаколь в целом — если считать «спектаколь» через «о» особенным ратмановским жанром, — больше всего и напоминал пионерский монтаж в исполнении повзрослевших, не нашедших себя, лишившихся вожатой и частично спившихся пионеров, у которых остались только детские навыки, внушенные тогда, когда людьми еще кто-то занимался.
После представления одних развели по жилищам, других вернули на лечение, и Ратманов дал Сырухину команду ждать в гостинице, а пока, до отбоя, предложил осмотреть хозяйство.
— Темно же, — робко возразил Дубняк. Он почему-то боялся смотреть хозяйство.
— Ну так у нас свет! Мы же свет протянули! — радостно объяснил Ратманов.
— Мы видим, — ответил за всех Окунев.
— Ну так он не только в гостинице! Он в каждой избе! Вот пойдем посмотрим нарколечебницу, — пригласил Ратманов и, теряясь в сырой темноте, зашагал по гравийной дорожке.
Поисковики следовали за ним, ориентируясь по скрежету.
Нарколечебница оказалась большой сырой избой, где на койках, расставленных по периметру, лежали плотно привязанные серолицые пациенты. Когда Ратманов вошел, нестройный хор крикнул:
— Войди, хозяин, исцели того, кто сам себя не может! Мы раньше сами не могли, но это больше не тревожит!
Окунев чувствовал себя в дурном сне, но этот дурной сон снился явно хорошему человеку — правильных взглядов, твердых убеждений, со склонностью к самопожертвованию.
В центре лечебницы стоял обычный офисный стол, за которым сидел чтец. Он читал пациентам вслух «Историю Тома Джонса, найденыша». Периодически он засыпал, и тогда сидевший рядом санитар в белом халате лил ему на голову холодную воду из пластиковой бутылки, после чего чтение возобновлялось с прежней монотоннотью.
— В состоянии ломки, — назидательно сказал Ратманов, — текст усваивается гораздо лучше.
Он повел их еще в лазарет, где на вопрос «Каково поправляетесь, молодцы?» — больные заученно ответили «Много довольны»; в лазарете проводил назидательную вечернюю беседу поп Терентий, в миру Виталий, — молодой мужчина с длинными волосами, забранными в конский хвост; он объяснял больным связь между понятиями «лазарет» и «Лазарь» и пояснял, почему выписка непременно сопровождается словами «Лазарь, иди вон».